Российское гуманистическое общество

I. ИДЕЯ ГУМАНИЗМА 

1. Основные понятия

Если под гуманизмом понимать хотя бы минимальную степень осознания и оценки человеком некоторых своих действий как гуманных, а некоторых — как антигуманных, то тогда гуманизм оказывается проявлением самой способности людей фиксировать и определять свои поступки и даже мысли как человечные (положительные) либо как бесчеловечные (негативные), хотя наряду с ними имеются и такие действия, которые по сути своей нейтральны и не могут быть названы ни положительными, ни отрицательными (скажем, ходьба или решение кроссворда). В этой способности чувствовать и понимать «что такое хорошо, а что такое плохо» трудно отказать каждому нормальному человеку, и потому в самом широком смысле гуманизм — это всеобщее, естественное, внутренне присущее человеку свойство или способность осознавать, осмыслять и оценивать человечность, античеловечность или нейтральность (так сказать, вне-человечность и вне-античеловечность) своих жизнепроявлений, практических или мыслительных действий. Наличие этой способности еще не означает, что она всегда безошибочно расставляет свои плюсы и минусы или что с оценками наших собственных поступков или действий других людей обязательно согласятся все остальные. Однако важно подчеркнуть, что такая способность есть, и она проявляет себя нередко даже вопреки нашему желанию.

Оставляя для дальнейшего обсуждения вопрос о происхождении гуманности и гуманизма, их врожденности или благоприобретенности, божественности, автогенезисе (самопорождаемости) или безосновности, мы просто зафиксируем наличие этой способности как факта нашей эмоциональной, интеллектуальной и психической жизни. Попутно отметим, что эта способность — одна из неопределенно большого числа способностей, качеств, «даров», потребностей, стремлений, свойств, инстинктов и прочих человеческих данностей, составляющих основу человека как деятельного, живого, многопланового и в чем-то всегда особенного существа. Если гуманизм — это естественная фиксация гуманности, то гуманность — это сама человечность. В современных словарях слово «гуманность» толкуется как человечность, человеколюбие, признание и уважение достоинства человека. Гуманный, по В. Далю, значит человеческий, человечный, людской (поступить или сделать по-людски, хорошо), свойственный человеку истинно просвещенному, [10] милостивый, милосердный. Понятие «гуманный» следует отличать от понятия «гуманитарный», которое шире, чем первое и вышло сегодня в социальную и политическую лексику. Буквальный смысл термина «гуманитарный» (франц.— humanitaire, от лат. humanitas) — человечность, человеческая природа. Однако исторически и фактически оно стало определением того или иного явления, имеющего отношение к человеческому обществу, к наукам о человеке и общественным наукам. Отсюда возникло такое устойчивое словосочетание, как «гуманитарные науки». Вместе с тем, термин «гуманитарный» не утратил своей изначальной связи с понятием человечности, и потому, когда мы говорим о гуманитарной помощи, то имеем в виду акт милосердия и помощи одного индивида или организации другому человеку или группе людей. Очевидно, что гуманитарная помощь — это не сугубо экономическая или техническая (в принципе, всегда взаимовыгодная) и тем более не военная помощь, п помощь в улучшении или обеспечении базовых условий человеческого существования[1]. Гуманизм корневым образом связан с гуманностью, гуманным и гуманитарным. Но, подчеркну еще раз, главное его отличие от них состоит в акте рефлексии, осознании личностью гуманности или антигуманности человеческого действия. Если гуманность, человечность человека — это его непосредственная самоданность, качество человеческой природы, сознания, «сердца» или «души» человека, то по отношению к этим данностям и способностям гуманизм оказывается той или иной степенью, уровнем ощущения, осмысления, оценки: и их оценки как таковых, и последствий, предпринятых на их основе действий. Гуманизм вырастает из гуманности с помощью рефлексивной (осмысляющей) деятельности человека, направленной на его же собственную человечность или человечность других людей. Он предстает как осознание гуманностью самой себя и означает ее возвышение, созидание человеком еще одного этажа человечности в себе, точнее того «этажа» личности, который называется самосознанием. Тем самым он оказывается рефлексивным мировоззрением, т.е. мировоззрением с обратной связью: от себя к миру и человеку и от них — к себе. Можно сравнить гуманизм со своеобразным пунктом сбора, анализа и оценки информации, с командным пунктом, расположенным на верхнем этаже или, напротив, в фундаменте личности, поскольку он — этот «командный пункт» — воплощение и средоточие глубинного в ней и одновременно имеет верховное, высшее значение в ее главном устремлении и цели — быть, быть человечным человеком.

Отличие между гуманизмом и гуманностью, которое я так настойчиво пытаюсь оттенить, имеет и чисто грамматическое выражение. Это суффикс «изм», обычно связанный с названиями различных теорий, учений, доктрин, практик, движений, умственных течений и умонастроений в обществе. В этом смысле гуманизм как «изм» родился и расцвел в эпоху европейского Возрождения (XIV-XVIвв.). Признаком [11] его появления в таком качестве было обретение им определенного теоретического, социального, культурного и мировоззренческого статуса. О нем стали много думать, говорить, его содержание стали вербализовывать, выражать в форме литературных, художественных, научных и философских произведений.

С этого началась, так сказать, сознательная его история, т.е. история целенаправленного осознания человеком своей человечности и бесчеловечности. Таким образом, в истории гуманизма как изначального человеческого качества-способности была предпринята беспрецедентная по глубине, экстенсивности и целеустремленности попытка осмысления и реализации самого этого факта осмысления, который уже издревле имел статус само-чувствия, само-сознания и само-оценки. Был произведен определенный акт осознания по отношению к той нише самочувствия, самосознания и самооценки, которую занимал гуманизм, который ранее был стихийным, естественным и недостаточно артикулированным. Я отдаю себе отчет в том, что здесь дается «экстремистское» по преимуществу, т.е. предельно широкое определение гуманизма. Но мотивы такого истолкования не связаны с «пропагандистской» целью, с намерением навязать гуманизм как мировоззрение любыми способами, в том числе и с помощью вроде бы ничем не оправданного преувеличения и распространения понятия «гуманизм» на исторические времена, когда и самого этого слова не существовало. Да, действительно, гуманизма как «изма» до эпохи Ренессанса (насколько мне известно) не существовало. Однако несомненно и то, что стихийное, а иногда и сознательное осмысление человеком своей гуманности — реальный факт человеческой истории с ее начала и до наших дней. Гуманизм не как учение или теория, а как внутреннее отношение человека к самому себе в связи с наличием в нем человечности существовал до возникновения самого этого понятия. Появление слова «гуманизм» (не сразу, но исторически) оказалось терминологической идентификацией, фиксацией теоретического (самосознательного) уровня гуманности как реально всегда существовавшего и проявлявшего себя человеческого свойства. В оправдание такого широкого использования понятия «гуманизм» я могу указать на то, что в определенные периоды истории мировой цивилизации естественное стремление человека осмыслить человечность и бесчеловечность человека было столь настойчивым, что позволяет историкам говорить об античном гуманизме и гуманизме арабского Возрождения (XI-XII вв.). [12]

Такая двойственность: сначала «допонятийное», а затем в языке и теоретически зафиксированное существование того или иного явления, — вещь для человека совершенно обычная, ведь бытие чего- либо не следует, и не определяется существованием соответствующего слова.

Вместе с тем, с содержанием понятия «гуманизм» связано нечто более сложное чем его исторический масштаб. Если я скажу, что гуманизм как учение или теория есть феномен уровня самосознания, то это утверждение требует разъяснения. Коротко говоря, обретение гуманизмом своего теоретического статуса состояло в уяснении не только фактической человечности и бесчеловечности человека, но и отношения человека к ним. Это была уже не простая фиксация и «бессознательное», естественное узнавание человеком своей гуманности, но целеустремленное усилие по осмыслению, познанию человечности, опыт систематического объяснения, поиска ее глубинных оснований, границ и безграничностей. Так возникал гуманизм как целостное мировоззрение — определенное понимание человека, соединенное со стремлением жить в соответствии с этим пониманием. Гуманизм как бы возвращался на свой изначально практический уровень, на уровень образа жизни, но с человечностью как качеством индивида кое-что уже произошло: она обрела самосознание, в котором она находила и осмысляла саму себя. Гуманизм выделился в культуре, появились люди, которые называли себя гуманистами. Он был многообразно выражен в поэзии, живописи, науке, литературе, музыке, архитектуре, философии. С этого времени он мог сохраняться, транслироваться (передаваться от поколения к поколению), обогащаться. Он стал достижением, которое могло развиваться, а не стихийно и разрозненно воспроизводиться случайно, с нуля, т.е. всякий раз с самого начала. Мировоззренческая рефлексия (т.е. рефлексия, результатом которой является возникновение или обогащение теории или мировоззрения) по отношению к стихийному гуманизму и естественной гуманности привела к ряду трактовок, оценок гуманности и гуманизма, к соотношению этих понятий с другими. Произошла их «привязка» к некоторым метафизическим (философским) и вполне конкретным общественным и историческим терминам.

Наиболее значимые среди них: «свободомыслие» («вольнодумство»), «секулярный», «светский», «мирской», «атеизм». Действительно, каждый из этих терминов имеет свой теоретический и конкретно-исторический смысл, хотя точнее было бы сказать, что имеется неопределенно много трактовок значения этих слов, а [13]конкретно-историческое их содержание текуче и многообразно, поскольку так или иначе меняется от века к веку, от страны к стране.

Чтобы не заблудиться в этом с самого начала, я постараюсь дать обобщенную интерпретацию выделенных здесь понятий с точки зрения здравого смысла и упомянуть об их первоначальных конкретно-исторических значениях. Как специальное понятие «свободомыслие» возникло в начале XVIII в. в Англии и было связано с различными формами критики религии в рамках религиозного сознания. Поэтому и первые формы свободомыслия очень напоминали ереси рационалистического, а не, скажем, мистического или иррационалистического типа. Но хотя свободомыслие и возникло в лоне религии, его отличала тенденция к опоре на разум, как имманентное качество человека, антиклерикализм, стремление выработать внецерковную, «естественную религию». В дальнейшем происходило постепенное освобождение свободомыслия как мировоззрения от религиозного содержания, что сперва вылилось в идею свободы, а затем и в форму нерелигиозного понимания личности, все чаще отождествляемого с атеистическим мировосприятием. «Секулярный» («секуляризм») — слово более раннее. Семантически оно связано с секуляризацией (позднелат. — seacularis, мирской, светский) — практикой превращения государством церковной собственности (в основном земли) в светскую. Этот процесс получил в Европе особенное большое распространение во времена Реформации (XVI в.). Впоследствии под словом «секулярный» стали понимать ту область частной и общественной жизни, которая не имеет непосредственного отношения к религии и церкви. В это же время входят в оборот и слова «мирской» и «светский» в смысле «нецерковный», «нерелигиозный» или «внерелигиозный».

Самым древним является понятие «атеизм», восходящее к греческому (α— отрицательная приставка, θεός— бог), что свидетельствует о глубоких исторических корнях такого восприятия мира, в котором человек не видел и не предполагал божественного присутствия, а если же он и сталкивался с идеей бога (богов), то отрицал или подвергал сомнению реальность его существования как сверхъестественного, сверхчеловеческого, потустороннего существа. Формы атеизма многообразны, но несомненно то, что более или менее последовательное, устойчивое нерелигиозное, атеистическое сознание — неустранимый элемент любой цивилизации.

Теперь мне предстоит прояснить буквальный смысл терминов «гуманист» («гуманизм») и «свободомыслящий» («свободомыслие»), каким он усматривается мною, когда я не отступаю от них как таковых (скажем, в область истории, сравнений и т.д.), а «вглядываюсь» в них [14]непосредственно, напрямую и работаю с ними в их собственных рамках и в рамках моего собственного разума, из которого я должен изгнать все кажущееся мне посторонним, случайным и несущественным. Такая установка и будет, как я надеюсь, реалистической и здравомыслящей, в чем-то она может напоминать метод, который в специальной литературе называют феноменологическим описанием.

«Свободомыслие». Если счистить с этого понятия исторические и социокультурные отложения, то очевидно, что имеется в виду свободное мышление, его свобода как качества и процесса, присущего человеку разумному. Ясно и то, что свобода мышления как такового, безотносительно к его содержанию, вещь вполне естественная и, так сказать, нормальная, единственно возможная. Если имеются материальные (физиологические) условия для мышления (сознания), то оно есть, и с этим уже ничего не поделаешь. Мы не можем приказать себе не думать, и даже во сне сознание живет, проявляется различным образом. Для характеристики этого свойства мышления обыкновенно употребляют понятие «спонтанность» (самопроизвольность). Мышление спонтанно, пока соблюдаются физические предпосылки его существования, пока функционирует мозг и все системы человеческого жизнеобеспечения. Однако в слове «свободомыслие» имеется, по меньшей мере, еще один смысл, более наглядным образом связанный с гуманностью и гуманизмом. Свободное мышление — это такое мышление, которое заведомо не накладывает на себя никаких ограничений ни по отношению к предметам размышления, ни по отношению к своим формам, скажем, не запрещает или объявляет несостоятельным и бесплодным, а то и опасным рациональный, логический анализ заявлений о мистических или оккультных феноменах.

В этом значении свободомыслие предстает не просто как фундаментальное свойство человека разумного, но и как право существа, для которого не может и не должно быть никаких внутренних и внешних запретов свободно исследовать, понимать и объяснять мир в согласии с самой сутью своего мышления как несомненно свободного. Даже всякое добровольное ограничение свободы мысли, если оно не связано с необходимостью сохранения психического здоровья[2] сужает ее возможности и умаляет человека не только интеллектуально, но [15] и практически, так как снижает его возможности, особенно адаптивные и творческие. Всякое внешнее ограничение свободы мысли посредством внушения или убеждения, или угрозы является, в принципе, насилием над человеком и потому недопустимо. Такое ограничение двояко: во- первых, человеку можно «вдолбить», что есть либо «запретные» темы для размышлений (положим, секс), либо мысли «опасные» или «греховные» (т.е. за которые Бог «карает»). Мысль естественно свободна и как процесс и как обращенность на все и вся, что попадает в горизонт ее деятельности. Гуманизм связан здесь со свободомыслием тем, что рассматривает свободу мышления (совести, сознания) как неотчуждаемое право человека, как человеческую ценность, качество и достояние.

Однако свободомыслие — более широкий и даже более глубокий феномен чем гуманизм. Ведь свободная мысль — это любая по своему содержанию, оценке и выводу мысль. Она может быть о добре и зле, человечности и бесчеловечности, милосердии и жестокости... Поэтому с формальной (а не исторической) точки зрения свободомыслящий может быть каким угодно человеком, с какими угодно взглядами, тогда как гуманист — это одна из разновидностей свободомыслящих, та часть из них, которая, не отрицая свободы своего мышления как качества и ценности принимает на себя — и тем самым на эту свободу — вполне определенные нравственные, юридические, гражданские и другие обязательства. Важно подчеркнуть, что эти обязательства не ограничивают самого принципа свободного мышления — думать и размышлять можно о чем и о ком угодно. Что же касается оценок, выводов и всего того, что будет или может быть включено в наше практическое действие, направленное на предмет этого свободного мышления, то здесь наша свобода, встречаясь со свободой и независимостью другого (человека, общества, окружающей среды...), должна будет взять на себя определенную ответственность, она должна быть готовой на реалистические, разумные самоограничения, компромиссы, на ограничения, налагаемые на нее внешним постольку, поскольку мы касаемся, внедряемся или вступаем с ним в какие-то отношения, которые и составляют взаимные условия нашего конструктивного (или как минимум не деструктивного) взаимодействия.

С формально-логической точки зрения все гуманисты свободомыслящие, но не все свободомыслящие гуманисты. Конкретно отличие гуманиста от свободомыслящего связано с характером тех ценностей, норм, стиля и психологии мышления, которые составляют основу гуманистического мировоззрения. Но о них будет сказано ниже. [16]Если понятие «свободомыслящий» шире понятия «гуманист», то последнее в свою очередь шире термина «атеист». Буквально, атеист — это безбожник. Но не в том смысле, что это богохульник, а в том, что это человек, прежде всего отрицающий идею существования Бога, живущий так как если бы Бога для него не существовало или существование это было бы для человека принципиально сомнительным или в принципе непознаваемым, недоступным уму и сердцу.

Для наглядности представим себе структуру термина «атеист» и примыкающих к нему понятий в виде пересекающихся кругов, где каждый из кругов это: 1. Скептик; 2. Агностик; 3. Рационалист; 4. Антиклерикал; 5. Богохульник; 6. Богоборец.

Первые три круга: «скептик», «агностик» и «рационалист» — символизируют особые разновидности атеиста. Не все атеисты, скептики, агностики или рационалисты и не все скептики, агностики или рационалисты только атеисты. В принципе, агностик (греческое agnostos означает недоступный познанию) может быть таковым не только в отношении к вопросу о бытии или небытии Бога, но и в отношении к существованию или несуществованию всего и вся, в том числе и по отношению к самому себе, рассматриваемому как нечто неизвестное, поскольку принципам агностика является утверждение: «Не знаю». Такой доведенный до абсурда агностицизм граничит с солипсизмом, т.е. с признанием собственного несуществования.

Скептик (греческое skeptikos означает разглядывающий, расследующий) — это человек, сомневающийся, в том числе и в существовании Бога и самой возможности доступными людям способами получить реальные, несомненные, твердые и истинные знания о трансцендентном (потустороннем). Вместе с тем это сомнение может распространяться и на природу, общество и человека. В последнем случае мы имеем ситуацию скептического солипсизма, т.е. сомнения в отношении существования или несуществования самого сомневающегося. В отличие от агностика, ставящего под вопрос возможность достоверного познания и критерия истины, скептик отказывается дать положительный или отрицательный ответ на вопрос о самом существовании всего и вся, в том числе и Бога, и потому представляет собой тип более радикального агностика. Правда, в свою очередь агностицизм (по крайней [17]мере теоретически) допускает обретение или постижения каких-то реальностей не на путях познания, а, скажем, на путях абсурда или иррационального. Однако иррационализм скорее оборотная сторона агностицизма, а не его разновидность.

Третий тип атеиста — рационалист — характерен для интеллектуальных традиций Англии и в той или иной степени других англоязычных стран (США, Индия). Коротко говоря, рационалист — это человек, считающий разум главным способом познания, наиболее достоверным, надежным, по сути, самым совершенным инструментом отыскания истины. Разум для рационалиста — это главный признак человека, его знак и достоинство. Разум при этом может пониматься и как совокупность интеллектуальных (логических, рассудочных) способностей человека или же как вся совокупность эмоциональных, интуитивных, логических и иных качеств личности. Особенно высоко рационалист ценит науку, видя в ней наиболее яркое и плодотворное проявление рациональных способностей людей. Некоторые рационалисты считают, что рациональность присуща не только человеку, но и природе, в которой она предстает как закономерность, познаваемость, предсказуемость, системность, порядок и т.п. Тем самым рациональность образует общий базис человека и мира и обеспечивает познанию прогресс, а человечеству — все более достойные способы существования. Поскольку религия не выдерживает рациональной критики, а Бог не может быть предметом научного анализа и рационального непротиворечивого мышления, то в целом религия рассматривается рационалистом как заблуждение и фикция, а Бог как мнимая реальность или иллюзия. Если рационалист отрицает какую-либо познавательную ценность религиозной веры, чуда, тайны, авторитета, мистицизма и т. д., то он является атеистом. Более всего рационалистический атеизм характерен для ученых, особенно представителей естественных наук.

Вторые три круга — «антиклерикал», «богоборец», «богохульник» — символизируют три разновидности сознания и поведения, которые граничат с атеизмом, но принципиально не совпадают с ним по своему содержанию. Пограничность атеизму носителей такого сознания состоит в возможности превращения каждого из них в атеиста, так как всем им присуща некоторая мера неудовлетворенности или недовольства церковью, Богом либо священниками, либо культовыми церемониями и т. д. Тем не менее, все они признают существование Бога и в этом смысле являются верующими.

Антиклерикализм как оппозиция церковности чаще всего рождается из нежелания верующего иметь какого бы то ни было посредника между ним и Богом: священника, церковь, икону и т. д. [18]Антиклерикальные настроения питаются и неизбежной вовлеченностью церкви и духовенства в дела отнюдь не божественные: политику, экономику, искусство и т. д. В ряде случаев антиклерикализм перерастает в атеизм на почве разочарования и неудовлетворенности верующего церковной жизнью. Гораздо реже встречается целостно выраженный богоборческий тип личности. Если богоборчество и существует как яркий и последовательно проявляющийся тип сознания, то скорее всего его можно встретить у представителей различных сатанинских сект, в которых богоборчество сочетается с богохульством. Пожалуй, единственной чертой, объединяющей всех богоборцев, можно считать признание ими существования Бога, и потому все они имеют религиозное мировоззрение. Психологически и нравственно богоборческие мотивы заключают в себе не непризнание, а неприятие и как бы отталкивание, отстранение себя от Бога и Бога от себя. Конкретные основания такой оппозиции могут быть самыми различными: нежелание или неспособность Бога устранить зло в мире, человеческие страдания, несправедливость и смерть, зависть к божественному всемогуществу или стремления «доказать» Богу, что человек ничем не хуже своего творца и может на равных состязаться или бороться с ним (мотив, особенно характерный для древнегреческой мифологии). В ненасильственном подтипе богоборчества, т.е. в «состязательном» отношении к Богу, заключен мощный гуманистический потенциал, любовь к человеку, вера в его самостоятельность, свободу и творческие продуктивные способности.

Богохульство — не менее экзотический феномен религиозного сознания. Хула на Бога, его оскорбление, угрозы или проклятия в его адрес суть проявления внутренней драмы, трагедии или просто безответственности, а то и помешательства религиозного сознания. Но как и в случаях антиклерикализма и богоборчества богохульство, будучи кризисом веры, может привести к атеизму, к отказу от признания божественного существования, к выводу о том, что Бог — не более чем идея, порожденная человеком, идея, которой не соответствует никакая самостоятельная реальность.

«Сознательных» богохульников, т.е. людей, понимающих и признающих то, что они хулят, порочат существующего, по их разумению, Бога, не так уже и много среди религиозно верующих. Однако в глазах церквей ведущих мировых религий и особенно фундаменталистского (догматичного и консервативного) духовенства богохульников несметное множество хотя бы уже потому, что даже всякая, по их мнению, неверная или адогматичная мысль о Боге и Духе святом есть уже богохульство и тяжкий грех. [19]

Итак, понятие «атеист» частично совпадает с понятиями «скептик», «агностик» и «рационалист». Оно граничит с такими терминами, как «антиклерикал», «богоборец» и «богохульник». Однако в гуманистическом мировоззрении есть и нечто такое, что не содержится в названных здесь понятиях. Прежде всего это индифферентизм (буквально безразличие). Когда говорят о религиозном индифферентизме, то на деле имеют в виду не равнодушие религиозного человека, а именно его индифферентизм, безразличие по отношению к религии. Выражение «религиозный индифферентизм» вводит в заблуждение. Фактически речь идет о состоянии не религиозного и не нерелигиозного сознания, а внерелигиозного. Что значит быть индифферентным к Богу, точнее мысли, представлению и идее Бога, к вере в него? Возможно, состояние индифферентизма самое распространенное состояние людей и, смею предположить, даже тех, кто считает себя верующим. Для индифферентиста идея Бога, мысль о нем и всем том, что связано с религией, просто безразлична. Она отсутствует в его сознании, переживаниях, в сердце, в образе жизни. Он не обращает внимание на эти идеи, мысли о религии и трансцендентном не приходят ему в голову, а если он и сталкивается с ними, то, по сути, не различает, не воспринимает, «не берет их в голову», остается равнодушным к ним. Но таков, так сказать, стихийный индифферентист, человек, который обстоятельствами, складом ума и психики, образом существования занимает такую нишу частной и социальной жизни, которая не ставит перед ним необходимость определять свое отношение к религии и вопросу о бытии или небытии Бога. Другой тип индифферентиста — это человек, который уже решил для себя этот вопрос и не только пришел к убеждению, что Бога не существует, но потом в процессе жизни как бы и забыл и о вопросе, и о своем выводе, ему это стало безразлично, все это просто выпало у него из головы естественным и свободным образом. Индифферентист в данном случае подобен бывшему курильщику, который бросил курить и уже не вспоминает об этом, не испытывает никакой тяги к курению и даже не склонен выражать какой- либо интерес к этой проблеме.

В плоскости вопроса «индифферентист — религия» индифферентист — это потенциальный верующий и неверующий одновременно. В некотором отношении понятие «индифферентист» близко к неологизму «игностик», предложенному одним из современных гуманистов Полом Куртцем (от англ. ignorance — незнание, неведение, и греческого γνώσις—знание). Специфичность значения этого слова заключается в том что игностик даже и не ведает (не хочет знать) о проблемах веры или неверия, теизма или атеизма, он как бы вне сферы [20]этих дилемм, но в более узком смысле, именно в смысле возможности или невозможности познания Бога. Действительно, посредством введения понятия «игнорирование» (религиозных и атеистических проблем, и связанных с ними реальностей) можно выделить специфический тип сознания, который является не религиозным и не атеистическим, а именно внерелигиозным, также как и внеатеистическим. Более точным для обозначения такого типа сознания было бы слово не «игностик», а «игтеист», человек, естественным образом игнорирующий, сознательно или бессознательно остающийся в положении неведения относительно религиозных вопросов. Объективно такой человек является неверующим, точнее индифферентистом. В нашей практической повседневной жизни подавляющее большинство людей, в основном, пребывает в состоянии индифферентизма (в отношении вопроса о религии, бытии или небытии Бога). Это также естественно, как и в отношении, возможно, более существенной для человека дилеммы о его личной жизни и смерти: ведь обыкновенно мы размышляем об этом не 24 часа в сутки. Когда я высказывал предположение, что выпадавшие, выпадающие и будущие выпадать из сферы религиозного люди составляют едва ли ни большую часть индифферентистов, то я добавил к этому, казалось бы, совершенно алогичную мысль о распространенности индифферентизма и среди верующих. В действительности я имею ввиду совершенно обыкновенные, житейские вещи. «Все люди разные», говорим мы и понимаем, что доля истины здесь, несомненно есть. Но человек и в себе разный, особенно по содержанию приходящих к нему впечатлений, испытываемых им переживаний, мыслей, психологических и физических состояний. Неизменным остается только его или ее сознание и самосознание как таковые. Но точнее было бы определить его как состояние моноплюрализма, когда есть я, личность (моно или соло), и есть многообразие ее внутренней жизни, состояний, переживаний и т. д. (т.е. много, плюрализм). Человеческая жизнь и представляет собой динамическое единство, сочетание меня («моно» или «соло»), текущего множества моих внутренних и внешних состояний (плюрализма) и столь же текущих, а в чем-то, в принципе, неизменных внешних обстоятельств. За всем этим может быть и находится некое единство и неизменность во мне или в мире, т.е. например, какие-то фундаментальные закономерности, предсказуемость, устойчивость, логичность и т. д., но они не отменяют реального динамичного моноплюрализма жизни человека.

После такого краткого философско-психологического отступления мне легче разъяснять свою мысль о состояниях фактического [21]индифферентизма и даже «внебожия» присущих практически любому верующему.

Немыслимо, несправедливо и незаконно отрицать и даже подвергать сомнению религиозную веру как психический реальный внутренний факт в жизни человека, верящего в трансцендентное. Но также невозможно отрицать тот факт, что в жизни эта вера, за, может быть, немногими, граничащими с фанатизмом и патологией случаями, не является тотальной по господству, по охвату и присутствию во всех жизнепроявлениях личности, не является она и сплошной во времени. Если можно было бы совершить некий хронометраж внутренней жизни, скажем, группы христиан, то тогда мы имели бы какие-то среднестатистические количественные данные, допустим, посуточного пребывания или, напротив, отсутствия человека в своем религиозном сознании, точнее наличия или небытия религиозного сознания или религиозных переживаний в личности в той или иной ситуации, в тот или иной отрезок времени. Возможные ссылки на подсознание не меняют дела, так как в нем есть (если есть) не только религиозная вера, но и многое другое. Нет ничего ужасного или оскорбительного в том, что верующий естественным образом сплошь и рядом «выпадает» из своего религиозного чувства и сознания (или они просто гаснут в нем), становясь в это время не более чем потенциальным верующим, но фактически неверующим, безбожником. Можно заметить, что это временные и поверхностные состояния. Некоторые из них действительно таковы. Но разве можно назвать поверхностным переживания красоты природы или переполняющий нас восторг и благоговение перед рождением ребенка, к которым у верующего совсем не обязательно должно быть присоединено религиозное чувство? Что же касается временности или даже мгновенности «богооставленности», то ведь и религиозные чувства верующих также отнюдь не «сплошны», они также временны и мгновенны. Если бы человек в своей жизни постоянно, каждую секунду, непрерывно ощущал, осознавал, переживал в себе присутствие Бога, свое предстояние ему, приближение или отдаление от него, его поиск и т.п., то он просто не выдержал бы ни психологически, ни физически. «Ну, — скажет какой-нибудь верующий, — нельзя же понимать все так наивно и буквально». Но почему нет? — спрошу я. Ведь нам столь важно опознать религиозную веру, атеизм, индифферентизм и др. феномены как наши внутренние реальности, нечто непосредственное и действительное для человека, а не как что-то теоретическое и абстрактное. Богооставленность, о которой так много написано в религиозной литературе, обычно страшит верующего, но этот страх обоснован только тогда, когда верующий хочет верить, но полагает, что он не верит или [22]не может, не в силах верить. Фанатизм в этой сфере религиозной психологии начинается тогда, когда личность вступает на путь такого аскетизма, мироотречения и отречения от самой себя, когда и мир, и человек начинают умаляться до такой степени, что это грозит верующему потерей себя и физической смертью. Вера, как, может быть, и все в человеке не только имеет длительность, но и дискретна. Еще раз повторю свою мысль: если бы верующий буквально непрерывно, ежесекундно ощущал, осознавал и переживал в себе присутствие Бога и свое предстояние ему, приближение или отдаление от него и т.д., то он просто не выжил бы ни психологически, ни физически. Если ты не самоубийца, то от себя не уйдешь. Это свое, как правило, заявляет о себе решительно, твердо или даже трагически и отчаянно, отрицая любые варианты самоотрицающего человека образа жизни. К счастью, победа разрушительных сил в нас случается редко, поскольку позитивные жизнеутверждающие начала много мощнее. Динамика человеческой жизни, ее бесконечное внешнее и внутренне многообразие суть способы, формы, пути ее поддержания и обогащения, одна из фундаментальных предпосылок творчества человека, его достижений. Мне думается, что среднестатистический верующий по большей части пребывает не в своем религиозном сознании, а в мыслях о работе, семье, об удовлетворении своих насущных потребностях, он думает о справедливости и красоте, истине и заблуждениях, о природе и общественном транспорте, своем детстве и старости... Человек, естественно, думает и переживает о многом. Но далеко не все это связано с мыслями и чувствами о Боге. Даже подвижники, отшельники и аскеты в состоянии плакать и смеяться о земном по земному. Даже Иисус Христос совсем по земному трагически переживая свою покинутость и страшась предстоящих мук, обращается к Богу со словами: «Боже, Боже, почему ты оставил меня?».

Мерцающий, дискретный характер всякого нормального предметного, содержательного мышления и ощущения естественны. Скорее всего они — свидетельство внутренней свободы человека и его тотальности, своеобразного внутреннего универсализма, простора, богатства его возможностей, их неисчерпаемости. Само наше отношение к этой внутренней калейдоскопичности также многообразно. На одном его психологическом полюсе — восторг и счастье от сознания своей по меньшей мере потенциальной бесконечности и всевозможное™, на другом — усталость, жажда покоя, отчаяния и даже ненависть личности к этой своей собственной неукротимой спонтанной человеческой динамике, к неудовлетворенности, неустойчивости и переменчивости внутреннего мира личности. Видимо, немалое число из нас обладает действующей, а не спящей способностью испытывать всю гамму этих [23]переживаний, способность касаться всей клавиатуры этого органа жизни. Но многообразие людей, «внешний» человеческий плюрализм свидетельствует о том, что некоторые из нас тяготеют к «домоседству» в своем внутреннем мире, к консерватизму и статике, некоторые — волей-неволей — странники в самих себе, ищущие, но не находящие покоя в самих себе. Одни живут по принципу «где родился, там и пригодился», других влечет «охота к перемене мест» и даже мировоззрений. А некоторые, возможно, самые странные и удивительные «просят бури, как будто в бурях есть покой».

Это и не хорошо, и не плохо. Такова реальность человека. Плохое и хорошее начинается «потом», т.е. зависит от конкретного содержания и результатов его жизнепроявлений. Индифферентизм — оборотная сторона человеческой динамики, интереса и вовлеченности, естественное свойство и состояние сознания, психики, частью защитная реакция, частью неизбежное следствие происходящих внутри нас перемен, вытеснения в личности одного другим. Как покой противоположен движению, так и индифферентизм является оборотной стороной всякого рода активности, интереса, мотивации. Но он обретает специфическое содержание, когда мы обсуждаем вопрос об отношении людей к религии. В этом контексте индифферентизм — временное или неопределенно продолжительное вытеснение или замена религиозных переживаний или мыслей о божественном, их как бы забывание, уход от них. Если этот уход надолго или навсегда, то человек, обладающий таким сознанием, будет, по меньшей мере, потенциальным атеистом, человеком, свободным от религии. Понятно и то, что индифферентисты могут быть не только потенциальными, бессознательными или стихийными атеистами, но и людьми, когда-то прошедшими через веру, однако по различным обстоятельствам вдруг или постепенно, или даже незаметно для самих себя прекратившие верить в Бога и далее практически забывшие и о своей былой вере, и о своем выпадении из нее.

Понятие «индифферентист», возможно, одно из наименее осмысленных в религиозной, атеистической и гуманистической литературе. Между тем, уяснение его позволяет, как я полагаю, более корректно решить вопрос о многообразии нерелигиозных сознаний и получить более реалистическое представление о внутреннем мире верующих. Индифферентный в отношении религии человек — это не только личность никогда не верившая в Бога, либо освободившаяся от религиозной веры и психологии и «забывшая» об этом, но и потенциально верующий, независимо от того имеет ли место стихийный индифферентизм или же этот индифферентизм является post factum'oM атеистического выбора и последующего его забвения. Как только обстоятельства [24] жизни с неизбежностью заставят его снова решать религиозную проблему, то нельзя заранее предсказать результат этого решения. Как же соотносятся между собой понятия «атеист», «индифферентист» («игтеист») и «верующий»? Схематично это можно изобразить так:

1) атеист в смысле а(не)-теист;

2) атеист в смысле вне-теист, «безбожник»;

3) потенциально и актуально верующий;

4) атеист;

5) индифферентист (игтеист);

6) верующий.

Индифферентист как таковой — человек внерелигиозного сознания. Но если он только вероятный верующий, то атеистом он является реально, будучи а-теистом, не в смысле отрицания идеи бытия Бога, а в смысле быть «без» или «вне» теизма, быть вне-теистом, без-Бога, (т.е. быть вне- или без-божником). Кроме того, он и вероятный атеист, если под атеизмом понимать отрицание, неприятие идеи божественного существования, а не бытия Бога. На последнее следует обратить внимание. Ведь отрицать можно только то, что предварительно признаешь. Атеист в узком смысле слова отрицает не Бога, а идею о том, что идее Бога соответствует определенная, адекватная действительность — Бог как реальность (духовная, бытийственная, материальная или сверхъестественная и недоступная обычному пониманию). Кроме того, атеистом может быть признана и такая личность, которая не верит в бытие Бога и, по сути, не интересуется тонкостями в различении Бога, идеи Бога и вопроса о соответствии или несоответствии между Богом и человеческим представлением о нем. Для такого неверующего Бог просто не существует, и на этом ставится точка. В отличие от него атеист, который отрицает соответствие идеи Бога какой-либо реальности вне человека признает реальность идеи Бога, тем самым предрешая вопрос о бытии или небытии Бога, Бог для него — нечто не существующее «с самого начала», поэтому и отрицать здесь нечего.

Настоящими отрицателями Бога могут быть некоторые разновидности богоборцев или богохульников. [25]

Таким образом, слово «атеист» нельзя понимать буквально, как этого обычно хотят оппоненты атеистов, т.е. полагать, что атеист — это человек, отрицающий Бога. Если бы такие люди существовали, то их точнее было бы назвать (словесными) богоубийцами, богоустрани- телями и т.п., поскольку частица «а» в смысле отрицания означает устранение, уничтожение, элиминацию и т.п. Психология такого нигилизма присуща скорее богоборцам, богохульникам, сатанистам, колдунам, «черным» магам и другой весьма экзотической публики, человечность которой либо подавлена, либо существенным образом извращена, а античеловечность, дух разрушения превалирует или господствует в головах и сердцах такого типа людей.

Далее мы сталкиваемся с непростой проблемой соотношения и демаркации между понятиями «атеист», «безбожник» и «индифферентист». Является лииндифферентист безбожником или атеистом? В общей форме ответ следует из вышеприведенной схемы.

Проще всего было бы назвать индифферентиста «внетеистом» или «внебожником», если бы такие слова существовали в русском языке. Но точнее было бы сказать, что индифферентист — это вне или безрелигиозник, поскольку, фактически он пребывает не просто вне Бога как неведомой ему реальности, а вне религиозных идей, ощущений и переживаний. Почему возникает потребность в таких неологизмах? Потому прежде всего, что приставка «а» чаще всего понимается в значении отрицания, отказа, неприятия. В данном случае в смысле отрицания Бога (теос др.-греч. Θεός; —бог). Отрицательное значение приставки «а» дает основание верующим говорить о том, что атеист — это человек, основу мировоззрения которого составляет отрицание, и что само это мировоззрение живет отрицанием, держится на нем и потому является отрицательным, негативным, а не позитивным, конструктивным и созидательным. Оставляя в стороне вопрос о том, насколько реальна сама возможность чисто отрицательного мировоззрения и насколько позитивным может быть сознание, проникнутое аскетизмом или императивами типа «не любите мира, ни того, что от мира», я хотел бы обратить внимание на то, что приставка «а» не обязательно означает отрицание. Она может указывать на отсутствие чего-либо. Таково, например, слово «апатия», которое приводит Даль, поясняя смысл приставки «а» в значении «без». Поэтому и слово «атеист» не обязательно имеет в виду отрицательный тип сознания. Это тем более справедливо для понятия «индифферентист», синонимом которого в русском языке являются слова «бесстрастие»; «бесчувствие», «равнодушие» и тому подобные, выражающие нейтральное, безучастное — не утвердительное и не отрицательное — отношение [26] к чему-либо. Если же приставку «а» понимать как отрицание, то индифферентиста нельзя отождествлять с атеистом, потому что первый никоим образом, ни позитивно, ни негативно не определяет своего отношения к Богу. Если же приставку «а» понимать в смысле «без», то тогда индифферентиста можно назвать атеистом. Вместе с тем, человек, говорящий, что он атеист или безбожник, уже не индифферентист, не равнодушный. Последний живет практически без Бога в смысле даже мыслей и чувств о нем и тем более не соблюдая никаких культовых действий. Но в момент самоидентификации себя как атеиста или безбожника, он как бы «пробуждается» от индифферентизма, и перестает им быть. В психологическом смысле индифферентист близок к скептику, который не более чем проговаривает, озвучивает, осмысляет свой индифферентизм, не давая при этом ни положительного, ни отрицательного ответа на вопрос о существовании Бога. Сомневающийся, скептик — это «бодрствующий» индифферентист, а скептицизм можно назвать одним из вариантов индифферентного сознания, в котором индиферентизм находится в активном состоянии, и скептика, и индифферентиста роднит некая отстраненность от религиозных проблем, хотя последний даже и не ставит перед собой вопросов религиозного характера. Но парадоксально и то, что сознательных индифферентистов, по-видимому, не бывает. Осознавать свой индифферентизм — это значит решать проблему своей религиозности или нерелигиозности. Таким образом, слова «индифферентист», «атеист» и «безбожник» соприкасаются друг с другом в том случае, если мы будем понимать приставку «а» в значении «без», а приставку «без» будем понимать в смысле пребывания «вне» и потому «без» чего-то или кого-то.

По своей сути понятие «индифферентист» всегда конкретно и имеет своего предметного, но игнорируемого референта, как, скажем, в нашем случае религию и веру в Бога. Трудно представить себе индифферентное мировоззрение в виде целостности, т.е. такой индифферентизм «вообще», представитель которого исповедовал бы и проповедовал отказ и отстраненность от всего и вся: от себя, от человека, мира, небытия, неизвестности, Бога или нирваны, если бы существование двух последних так или иначе признавалось. Индифферентизм — это слово для обозначения определенных психо-мировоззренческих и психо-интеллектуальных селективных установок и состояний личности. В собственно психическом смысле — это апатия и безразличие, т.е. то, что будучи превалирующим и стойким состоянием индивида, может иметь определенно выраженную патологическую направленность.

Теперь наступил черед перейти к анализу соотношения понятий «свободомыслящий», «гуманист», «индифферентист» и «атеист». [27]Насколько я понимаю, большинство представителей до недавнего времени господствовавшего в СССР так называемого «научного атеизма» (точнее было бы назвать его идеологическим или политическим атеизмом) считали понятие «атеизм» шире понятия «гуманизм». Но гуманист — человек более широкого мировоззрения. Атеизм составляет только часть необозримой территории его нравственной, познавательной, эстетической, гражданской, профессиональной, частной, семейной и социальной жизни. Для наглядности я снова обращусь к схеме, в которой самый большой круг — символ свободомыслящего (С), меньший, внутренний — гуманиста (Г) и два других, выходящих за рамки круга С и Г — соответственно символы атеиста (А) и индифферентиста (И).

Легко видеть, что часть содержания круга А не вмещается в круг Г, но вместе с тем покрывает часть территории круга С, не занятой кругом Г; то же самое относится к кругу И. Такая диспозиция может быть выражена в суждениях: все гуманисты — свободомыслящие, но не все свободомыслящие — гуманисты; некоторые атеисты — свободомыслящие; некоторые свободомыслящие атеисты — гуманисты, а некоторые нет; некоторые из атеистов — не гуманисты, не индифферентисты и не свободомыслящие; некоторые индифферентисты — гуманисты и свободомыслящие, некоторые индифферентисты — атеисты (в смысле «вне-божники»); некоторые индифферентисты — не гуманисты, не атеисты (в смысле отрицающие Бога) и не свободомыслящие. Было бы наивным и лишенным всякого основания считать, что любой атеист гуманен, человечен. Нелепо и несправедливо думать, что любой верующий (теист) — это негуманный, бесчеловечный человек. И среди атеистов, и среди верующих можно обнаружить весь спектр человеческих типов: от порядочных, ведущих достойный образ жизни, до отъявленных негодяев и циников. И среди атеистов, и среди верующих можно встретить и немалое число догматиков и фанатиков, людей, одержимых либо атеистической, либо религиозной идеей. Их нельзя считать свободомыслящими в соответствующих областях мышления и поведения. Вместе с тем, нужно заметить, что любому верующему присуща та или иная степень ограничения свободы мысли и в этом смысле [28]все они так или иначе выпадают из категории свободомыслящих людей. Следующий вопрос, который возникает в связи с определением понятий, необходимых для понимания светского гуманизма, связан с координацией терминов «человек», «свободомыслящий», «гуманист» и «(религиозно) верующий». Здесь, на мой взгляд, существо дела может отразить схема [которая по техническим причинам не может быть здесь воспроизведена].

В ней Ч соответствует понятию «человек», СМ — понятию «свободомыслящий», Г —понятию «светский гуманист» и В — понятию «верующий». Под последним имеется в виду такой верующий, для которого свобода мышления заменяется слепой верой в догмат, мышление ограничено его рамками, а предметом веры и догматического мышления является не человек, а трансцендентное (для неверующего гуманиста — квазиреальность), суперреальность или сверхъестественное. Оно, это сверхъестественное, составляет сферу, выделенную пунктиром. Сверхъестественное выходит за реальность человека. Строго говоря, так верующий в Бога обращен не к себе, но к трансцендентному, и как бы покидает себя, хотя в предмете своей устремленности он может и усмотреть черты, сходные со многими чертами человека как гуманного существа. В узком смысле «гуманный верующий», как и «религиозный гуманизм» — выражения внутренне эклектичные, гетерогенные и противоречивые, поскольку содержания составляющих их понятий непосредственным образом не пересекаются, но сосуществуют в рамках более общего понятия человека. Это позволяет личности переноситься в любые другие области, комбинировать и сочетать в себе идеи, чувства и ценности религии и гуманизма самым различным, но внутренне неслиянным образом, особенно если учесть, что их сосуществование в ней может быть мерцающим, дискретным, разновременным и т.д. Религиозная вера предполагает (или может предполагать) свободу, выбор и риск в момент своего возникновения, но она отрицает свободу с этого же момента своего рождения, устремляясь не только прочь от свободы, но и от своего собственного субъекта (т.е. человека веры) в своем страстном порыве к трансцендентному, пусть даже и во имя вечного спасения личности. И если в вере еще живет человек, то это не тот человек, который реалистически и трезво [29] полагается только на себя, других людей, общество и природу, а тот, который, если и полагается на себя, то не иначе как на вторичность и релятивность, т.е. на нечто относительное, неспособное самостоятельно решить ни одной из фундаментальных проблем своей жизни.

Термин «человек» включает в себя понятия и «свободомыслящий», и «верующий», и «гуманист». Но среди людей есть и такие, которые не являются никем из перечисленных типов людей. Чтобы выяснить, что это за люди, нужно сделать еще один шаг вперед и взглянуть, какова ситуация в отношении между понятиями «человек» и «свободомыслящий», особенно в связи с характером бытия свободы и мышления в человеке. Если за исходное и самое общее мы примем понятие «человек», то в круг его характеристик войдет, в частности, свобода мышления, гуманность, а также ряд таких реальных состояний личности, в которых все эти характеристики претерпевают существенные изменения, вплоть до вырождения и иссякания, сведения к нулю.

Буквы обозначают здесь следующее: Г — гуманность, человечность; СМ — свободомыслие как единство свободы и мышления; Н — область деградации мышления и иссякания свободы, их вырождение и перерождение (Н — это нулевой или близкий к этому уровень свободомыслия).

В пространстве Н, расположено восемь (возможно, их должно быть больше) кругов с цифрами от 1 до 8. Они символизируют достаточно определенные типы людей несвободного или деформированного мышления. Конкретно это: (1) религиозный догматик; (2) религиозный фанатик; (3) мистик; (4) фанатичный неомистик, т.е. современный фанатичный астролог, оккультист, экстрасенс, оракул, визионер, пророк, [30]ясновидящий, маг, колдун, шаман, спирит, сатанист и т.п. (термин «фанатичный неомистик» условен); (5) фанатик идей; (6) тоталитарист; (7) фаталист; (8) маргинал. Поясню некоторые из вводимых мною понятий.

Фанатик идеи — человек, слепо верящий в то, что он знает идею (истину), которая наконец-то и обязательно спасет и осчастливит всех и вся (или тех, кто этого достоин). Среди такого типа людей могут быть фанатики идей добра, социальной справедливости, красоты, любви, рынка, науки, разума, экологии, технического прогресса, этнической (расовой) чистоты и т.д. Религиозный фанатик так или иначе является и фанатиком идеи.

Тоталитарист — это фанатичный приверженец той или иной формы практически безграничной и всеохватывающей власти одного человека или группы лиц над остальными, беспрекословно подчиняющимися членами общества. Скорее всего тоталитарист представляет собой разновидность фанатика идеи. Однако чаще всего идея служит здесь только прикрытием инстинктивной и всепоглощающей воли к власти. Тоталитаристу — по контрасту — соответствует мазохист или страдалец, человек, которому чужда, неуютна и обременительна едва ли ни любая форма или проявление свободы.

Фаталист в нашем контексте — это индивид, обреченно верящий в предопределенность и всевластие внечеловеческих, в том числе и сверхъестественных сил над любой человеческой жизнью и потому либо отрицающий свободу, либо не находящий ей никакого реального места и смысла в мире человека.

Маргинал. Этим словом я условно обозначил пеструю разновидность людей, общим для которых является подавленность в них свободы и достоинства их собственными темными и разрушительными качествами и задатками и/или слом, погребение этих ценностей негативными и деструктивными обстоятельствами, случаями и бедами, произошедшими в жизни человека. Никто из нас не застрахован от того, чтобы оказаться маргиналом, несчастным человеком и попасть в разряд тех людей, которым, как говорили в былые времена, изначально или с какого-то момента не находится места на пиршестве жизни. Реальность бытия таких людей — это реальность и сила зла и трагического в человеке и вокруг него.

Особое положение занимает девятый круг, расположенный на границе зон СМ и Н. Он обозначает тип мизантропа, человека, действующего либо свободно и изобретательно, либо слепо, фанатично и догматично, но всякий раз согревающего себя огнем зависти, [31]ненависти, презрительности, неверия и презрения к людям. Это — антигуманист, человеконенавистник в своем, так сказать, чистом виде.

Вышеприведенные суждения можгут породить ряд вопросов. Среди них возможны такие: (1) может ли свободомыслящий быть фанатиком свободы мышления, свободомыслия и тем самым быть одновременно в круге СМ и в зоне Н или перейти из СМ в Н? (2) может ли гуманист быть фанатиком человечности и оказаться в таком же двусмысленном положении, что и фанатик свободомыслия, если таковой возможен? Теоретически фанатик идеи свободы возможен, практически им быть труднее, поскольку всякое фанатическое действие против людей во имя свободы очевидным образом подрывает свободу людей и правомочность поведения такого «защитника» свободы[3]. Еще сложнее быть фанатиком свободомыслия, так как свободомыслие предполагает нормальное, вполне трезвое и самокритичное мышление, рассудительность, разумность, осмотрительность. Психологически быть искренним фанатиком всего этого нельзя. То есть в действительности, а не теоретически, такой фанатик едва ли возможен. Другое дело, что под лозунгом свободомыслия могут приходить и потом господствовать насилие и бесчеловечность. Но в этом случае мы имеем, вообще говоря, (а) заблуждение относительно понимания свободомыслия; (б) какую-нибудь форму перерождения и перверсии идеи свободомыслия; (в) элементарное лицемерие и обман. Возможны здесь и различные динамические монстрообразные комбинации из этих трех масок свободомыслия (подобные тем, которые фабрикуются на современной российской политической кухне из либерализма и демократизма, т.е. из либерально- демократического).

То же самое можно сказать и о «фанатике человечности». Фактически таковых не бывает, потому что далеко не всегда легко быть просто человечным, а быть фанатиком и оставаться человечным в сфере фанатизма немыслимо и невообразимо. Я не могу представить себе, как можно готовить яд фанатизма из таких ценностей и чувств, как бережное отношение и любовь к человеку, из свободы, достоинства и ответственности, из уважения к людям. Однако на этом вопросы не кончаются. Следует ли из рисунка суждение: все люди — разумные существа, но не все разумные существа свободомыслящие? Или иначе о том же: является ли человек разумным, но не всегда свободомыслящим существом? На эти вопросы я бы ответил утвердительно, потому что любой догматик или фанатик — это не безумец или сумасшедший в строгом медицинском смысле. Во-первых, он может быть свободомыслящим вне сферы своего фанатизма и догматизма. Но даже и в этих состояниях возможны и фактически всегда бытуют строгие аргументы, [32]с необходимостью разворачивающиеся суждения и доказательства, скажем, о количестве ангелов, способных разместиться на кончике иглы или даже дискуссии о технологии выделки чертовой шкурки, или расчеты об оптимальном числе заложников, которых необходимо расстрелять для усмирения «кулацкого» мятежа, или доказательства в защиту компартии как «ума, чести и совести нашей эпохи» посредством того аргумента, что настоящее число расстрелянных и погибших в ГУ- ЛАГе людей не десятки миллионов, а только (!) четыре. (Своими ушами слышал от одного из кандидатов в депутаты Госдумы, вещавшего по телевидению на всю страну).

По своему буквальному смыслу все свободомыслящие суть свободные и разумные люди. Но не все разумные люди суть свободомыслящие, также как не все свободные люди суть свободомыслящие. В состоянии фанатизма человек тем более лишен свободы выхода из него, он лишен нового выбора, критичности, свободы дистанцирования от этого состояния, свободы взглянуть на него и на себя со стороны, свободы контроля, проверки и испытания ситуации с помощью более фундаментального качества человека — его свободомыслия. Свободомыслие не может быть неразумным по самому определению. Мышление разумно. Неразумное мышление — это нонсенс. Свободомыслие — возможно, самый мощный, даровитый и прекрасный тандем внутреннего мира человека.

Наконец, последний вопрос, который может вызвать схема: насколько полно и точно изображает она действительность? Ответ напрашивается сам собой: конечно же, она не отражает реальности живого человека, многообразия и гибкости его внутренних состояний и внешних взаимосвязей. Но схема и не претендует на это. Ее цель — дать статическую, абстрактную и общую картину, очертить некоторые основные типы и разновидности вероятных состояний человека как (прежде всего) свободомыслящего существа, зафиксировать некоторые «идеальные типы» людей и представить, так сказать, моментальный снимок, который схватывает, надеюсь, не так уж и мало: общую структуру внутреннего мира человека свободомыслящего, ее существенные элементы, так же как и некоторые связи между ними, их местоположение и координацию. В жизни все сложней и одновременно проще. Сложнее, поскольку любой конкретный момент в жизни человека практически уникален, в нем задействованы всякий раз различные человеческие качества в различных комбинациях и силе их проявления. Тем более сложна жизнь людей как процесс, интеграл этих моментов, составляющий больший или меньший период человеческого жизнепроявления. Проще человеческая жизнь потому, что она всегда [33]  разворачивается не во всей полноте своих качеств и сторон, не во всех своих возможностях, не на всю свою силу. Ощущения, мысли, потребности, мечты, воспоминания, творчество, надежды, тревоги, реакции на окружающее и многое другое идут своим чередом, составляя необратимую, уникальную и нескончаемую канву уникальной бесконечно многообразной жизни человека.

Внимательный читатель может заметить, что при обсуждении смысла исходных понятий, необходимых для прояснения значения главного для нас — «гуманизма», я, говорю не о гуманизме, а о гуманисте, как определенном типе личности, субъекте (носителе, обладателе) более или менее зрелого гуманистического взгляда на себя, на общество и на мир, на вопрос о бытии или небытии Бога. Это не случайно, поскольку логическое соотношение «измов» (гуманизм, атеизм, свободомыслие) иное чем «истов» (гуманист, атеист, свободомыслящий).

Когда мы рассматриваем какой-нибудь изм, то мы вступаем не только в область опознания объективного содержания этого изма, ставшего предметом нашего мышления, но и субъективного, т.е. оценки самих идей этого изма и нашего к ним отношения. Для человека обладать мировоззрением — это не только каким-то образом воспринимать мир и мыслить его, но и осмыслять, оценивать все это, в том числе и само наше восприятие и мысли о мире как что-то уже мое, человеческое, принадлежащее мне, человеку. Этот процесс обычно называют рефлексивным мышлением. Рефлексия — это одновременно самопознание и самосознание. Поэтому гуманизм как мировоззрение как бы двухэтажен, поскольку предполагает не только гуманиста как человечного человека, но и самосознание гуманиста как человека более или менее осознающего свою человечность. Осознание человечности неизбежно ведет человека к осознанию ее границ, к осмыслению ее смежных областей, каковыми являются области нейтрального и антигуманного в человеке. Но мировоззрение всегда тяготеет к целостности и завершенности. Гуманизм как мировоззрение, отправляясь от человечности человека и ее осмысления, в конечном счете имеет в виду, стремится понять и оценить всю тотальность жизнепроявлений человека в свете идеи гуманности. Человек как целостность в его взаимоотношениях с самим собой, с себе подобным, с реальностями общества, природы, ничто и неизвестности — вот территория гуманистического мировоззрения.

Гуманист — конкретный носитель, владелец гуманистического мировоззрения, рефлексии по отношению к своей человечности и смежным ей областям человеческого (нейтрального и антигуманного) в [34]нем. Если же эта рефлексия человека достаточно систематична и выходит за рамки атомарных, спонтанных и автоматических актов осмысления гуманности, нейтральности и антигуманности его собственных поступков, то тогда можно говорить о сознательном гуманисте, в область рефлектирующего сознания которого начинает входить весь мир человека и окружающей его действительности. Однако полноценной реальностью человека мировоззрение становится только тогда, когда она связана с его практической деятельностью, с его поступками и образом жизни, а не только с идеальными мыслительными актами или «гуманистическими» созерцаниями или самосозерцаниями. Таким образом, понятие «гуманист», с одной стороны, шире понятия «гуманизм», поскольку подразумевает носителя, обладателя, практика и созидателя гуманистического мировоззрения, с другой — гуманистическое мировоззрение обращается не только к гуманному в человеке (оно только из него рождается), но и ко всему в человеке, высвечивает и осмысляет ее в свете гуманности. Оно же делает человека как бы больше его самого, поскольку и теоретически и ценностно выводит его за рамки индивидуального сознания и вводит в родственную, гуманную и противоположную, негуманную человеческую стихию. Гуманизм открывает человеку бесконечные богатства вселенных самого различного качества: вселенную человеческой культуры и истории, вселенную природы, вселенную личности, вселенную неизвестности и небытия. Именно этим гуманистическое мировоззрение отличается от других мировоззрений. В своей норме и современном идеале гуманизм — это мировоззрение с исключительно широкими и подвижными, местами абсолютно прозрачными и проницаемыми, местами непреодолимыми и несокрушимыми границами. Гуманизм — это мировоззрение свободного и разумного человека, человека самостоятельного, твердо стоящего на фундаменте своей человечности, стремящегося максимальным образом гармонизировать человечность своего внутреннего мира со своими поступками и поведением в мультиреальном пространстве личностей, социума, природы, ничто и неизвестности.