Российское гуманистическое общество

www.humanism.ru

7. Эстетические ценности

 

7. Эстетические ценности

В золотом треугольнике Истины, Добра и Красоты последняя не является последней ни по своему значению, ни по своему достоинству. В принципе, между ними существует «царственно-звездные», отношения, поскольку все они настолько разные и уникальны, что общего критерия и шкалы их оценки нет, и она едва ли может быть установлена. Но что может и должно быть, так это их максимально гармоничные отношения, которые существенным образом расширяют пространство их бытования, обогащают их содержание, максимально раскрывают их возможности, потому что каждая из этих «звезд», бесконечная, щедрая сама по себе, может поделиться своими дарами только тогда, когда ей обеспечена такая возможность. В известном смысле и до известной степени будет справедливым сказать, что истина добра и прекрасна, добро истинно и прекрасно, красота добра и истинна. Но чтобы эти суждения были возможны и отражали реальные положение вещей, нужен тот центр, вокруг которого и вращаются эти «звезды». Им и является Homo humanus, человек человечный. Как бы тесно ни были связаны истина, добро и красота с реальностями внеличностного: общества, природы, ничто, неизвестности, а для верующих и Бога, без человека они теряют всякий смысл и их существование остается абсолютно проблематичным. Так что же такое красота, прекрасное и другие, связанные с ними феномены? Красота — это одно из коммуникативных состояний человека, характеризующееся таким переживанием реальности, которому присуще созерцание, воображение, бескорыстие и особое чувство, называемое эстетическим. Собственно, наличие в человеке этого особого качества, чувства красоты и составляет антропогенную основу прекрасного как прекрасной реальности. Попросту говоря, если бы у человека не было эстетических способностей, то едва ли для него существовали и соответствующие реальности. Чувство прекрасного как бы порождает красоту в человеке, обществе и других реальностях. Подобно тому, как существует особый статус общих моральных норм, так и в области прекрасного существуют более или менее общие и в этом смысле транссубъективные и объективные критерии прекрасного и безобразного. Более того, в самой человеческой реальности, а также в областях частичной взаимной интеграции человека и общества, природы, неизвестности и ничто есть такие, принадлежащие им качества, которые согласуются или не согласуются с чувством прекрасного или эстетическим вкусом. Несмотря на всю историческую, национальную и культурную релятивность критериев прекрасного и эстетического вкуса имеются такие статусы красоты и образцы искусства, [242] которые преодолевают этот релятивизм, обретают статус классики, «вечных» прекрасных спутников человека.

Кроме эстетического чувства переживания, воображения и вкуса красота предполагает свободу. Невозможно никакое эстетическое созерцание по приказу или принуждению. Свобода стимулирует эстетическое воображение и фантазию, обеспечивает состояние покоя и раскованности, дает волю эмоциям, страстям и всем другим человеческим качествам, необходимым для созерцания, переживания и творчества прекрасного. Наконец, прекрасное впечатляет нас особым образом, оно порождает в нас чувство наслаждения, которое может быть настолько сильным и глубоким, чтоб в состоянии перевернуть весь внутренний мир человека. Впечатление от прекрасного может быть таким сильным, что слово «наслаждение» оказывается здесь неточным и слабым. Более подходящим становится слово «потрясение». Сила — это не только знание и добро, но и красота, которая способна разверзнуть и высшие и низшие бездны в человеке и вне его. Она способна подвигнуть человека на многое. Пути воздействия прекрасного на людей трудноуловимы и мало предсказуемы. Скорее всего потому, что сфера прекрасного по преимуществу эмоциональна, свободна, подвижна, но отнюдь нерациональна в формально-логическом смысле.

Сфера эстетического шире категорий прекрасного и безобразного. Возможно, главной ее характеристикой является то, что можно приблизительно обозначить как «новая реальность». То есть это тот мир, внутреннее содержание которого как будто не беднее и не ограниченнее реальностей человека, природы, ничто, неизвестности и гипотетической области трансцендентного. На базе эстетических качества и способностей человек создает мир, который, с одной стороны, является отражением, двойником мира субстанциальных реальностей, с другой —он «искусственный» продукт человеческой деятельности. Этот мир, запечатленный в бесконечно разнообразных произведениях искусства, существует и не существует одновременно. Его нет, поскольку он «выдуман» и сотворен творческим воображением, фантазией. Он всегда существует как некое отражение, эпифеномен субстанциальных реальностей и потому всегда условен, «искусственен». Но порой он берет блестящий реванш за свою «вторичность» по отношению к исходной реальности человека, природы и т.д. Возможность этого реванша предоставляет ему абсолютная свобода воображения, в котором человек обретает любую степень могущества созидания и могущества разрушения, на которые он только способен, не просто как существующий, но и как мечтающий и желающий существовать. Здесь преодолевается грань [243] между должным и сущим, действительностью и идеалом, возможным и невозможным, вероятным и невероятным.

В искусстве, в его безграничных областях человек обретает мощь, равную божественной. Он создает реальности, как Бог или как дьявол, словом, как сверхъестественное существо. Это дает художнику или созерцателю, или читателю, или слушателю, приобщающемуся к произведению искусства, ощущение абсолютной свободы, всемогущества, волшебное чувство полета, созидания и разрушения реальностей. Именно эти, а не познавательные, этические или какие-то другие побочные эффекты, составляют специфику эстетической реальности, эстетического творчества и эстетического переживания, которое в трансцензусе, в прыжке в эту особую область стремится стать вне истины, добра, справедливости и других фундаментальных ценностей. Искусство пытается как бы пересоздать все, что есть. Искусство — знак бесконечных возможностей человеческой фантазии, свободы, воображения и страстей. Именно здесь человек может дать им волю. Здесь нет никаких заведомых запретов и ограничений. Творец может делать здесь все, что угодно. Главное, чтобы это была «новая реальность». Вот почему в мире искусств новизна, оригинальность является едва ли не главным условием успеха и вот почему мир искусств так многолик и динамичен, так страстно ищет новизны содержания, формы, стиля, способа выражения и т.д.

Эстетические реальности относительно самостоятельны и имеют самодовлеющие критерии подлинности и совершенства. Однако главные проблемы для человека возникают на «стыке» «новых» и «старых» реальностей. Это проблема согласования свободных, невероятных, ярких, захватывающих и талантливых эстетических реальностей, в которых человек —это «сверхчеловек», абсолютный творец, и мира, в котором человек —одна из субстанциальных реальностей, одна из звезд в их созвездии. Простое наложение художественных реальностей на весь остальной мир без учета их эпифеномичности, вторичности и условности может породить лишь некий иллюзионизм со всем спектром его последствий от смешного до трагического. Вместе с тем, одна из реальных и благородных миссий искусства — эстетизация мира, его украшение. Но и у этой миссии есть свои границы. Когда мир начинают понимать, скажем, как театр или произведение искусства, когда человека и окружающий его мир начинают воспринимать как жрецов красоты, то налицо эстетизм, совершающий или склонный совершить переворачивание приоритетов. Тогда истину, добро и справедливость хотят превратить в слуг и служанок прекрасного [244] Принцип плюральности требует гармонии и равноправия эстетического, познавательного, правового и нравственного в человеке.

Проект гуманизма для прекрасного и эстетического заключает в себе несколько принципиальных соображений. Гуманизм верит в то, что гуманный человек будет только гуманнее от созерцания и творчества прекрасного. Вместе с тем легко видеть, что сама по себе красота не защищена от воздействия и экспансии антигуманного, в ней нет никакого собственного противоядия или иммунитета против зла. Изоляция эстетического от гуманного с неизбежностью ведет к бездушию, черствости и равнодушию к окружающим. Эстетизм — это холодное сердце, но горящая всепоглощающим огнем эстетическая страсть и любовь к прекрасному. Эстетическое чувство может приводить человека к отстранению не только от истины и справедливости, но и от доброты и тем самым ставить его на порог трагедии и антигуманного. Для гуманизма речь не идет о каком-то ограничении сферы эстетического или умеренности эстетического вкуса. Напротив, только гуманизм в состоянии безгранично расширить область прекрасного, потому что он в состоянии видеть красоту там, где ее нет для эстетизма, который неизбежно замыкается в узких рамках эгоизма, изоляционизма, богемности, элитаризма, снобизма и нетерпимости той или иной эстетической школы.

Таким образом, эстетические ценности возвышают там и тогда, где и когда к созерцанию и переживанию прекрасного, к творчеству эстетических реальностей присоединяется человеческое сердце, любящее и уважающее человека превыше всего, человеческий разум, умеющий отличить реальное от ирреального.

В эстетическом чувстве есть начала, которые, как можно верить, выполняют функции связи между эстетическим и нравственным. Одно из них — благоговение, другие — чувства возвышенности, бескорыстия и благородства. Все их в состоянии вызвать созерцаемое или созидаемое прекрасное. Эти чувства имеют «двойное гражданство», что обеспечивает саму возможность внутреннего синтеза красоты и добра. Этот же синтез лежит в основе высшей эстетической ценности, эстетического катарсиса, такого очищения, возвышения и облагораживания человека, в котором мир и человек в нем предстают истинно прекрасными и торжествующими. Широко известно высказывание Достоевского о том, что красота спасет мир. И хотя оно сосуществует у писателя с иными оценками прекрасного, в этом высказывании есть одна, на мой взгляд, глубокая интуиция, Я полагаю, что все хорошо и правильно (истинно) сделанное человеком прекрасно. Красота оказывается здесь последним, заключительным критерием истинного и доброго [245] человеческого деяния, человеческой жизни. Поэтому и сама красота только тогда становится красотой в высшем своем смысле, когда предстает как результат гуманности, ее победа и триумф, как красота истинная и добрая.