Российское гуманистическое общество

Лекция 4. Вера, человечность и гуманизм

Гуманистический анализ религии требует не только рациональности и научной объективности, но и определенных мораль­ных установок или, проще говоря, человечности. Последняя необходима хотя бы потому, что когда мы говорим о религии, важно помнить, что для верующих она тесно ассоциируется с их совестью, мировоззрением, с самим их существом. Поэтому всякая критика религии, так или иначе, в большей или меньшей степени воспринимается ими как критика чело­века, его оскорбление или унижение.

Критика религии легальна постольку, поскольку она не проти­воречит общепринятым нормам или, скажем, Всеобщей декларации прав человека или Конституции Российской Федерации. Но помимо юридического аспекта существует и моральный.

Эти моральные проблемы состоят в необходимости осознания неверующим гуманистом того факта, что все его критические и скептические суждения и аргументы против религии способны превращаться из теоретических рассуждений, объективной информации, ее воспроизводства и передачи в убежде­ние, точнее в переубеждение верующего. А это может войти в противоречие с принципом свободы убеждений и свободы совести, задевать чувства верующего, вести к нарушениям морального или даже юридического характера.

Однако людьми движет не только стремление к истине, но и к общению. Общение невероятно многогранно. Одна из наиболее важных и наименее осозна­ваемых его сторон связана с мировоззренческой безопасностью.

Любая вербальная коммуникация – это не только роскошь и привилегия человека, но и своего рода интервенция в самые глубины человеческого су­щества. У нас нет никакого заведомо абсолютного знания «как слово наше отзо­вется» в душе слушающего нас человека. Одинаково спра­ведливы два противоположных утверждения: «в споре рож­дается истина», «в споре истина умирает».

Как соблюсти в общении принцип равноправия, справедливости и максимальной взаимной безопасности?

Человек дороже всякой идеи и всякого мировоззрения. Этот гуманистический императив – своего рода коррелят медицинского принципа «не навреди».

Легко представить себе ситуацию, когда посредством логики, научных данных, «железных» аргументов и «неотразимой», особенно щадящей и «искренней» психологии мы можем убедить верующего в том, что его вера (или убеждение, пред­ставление) – иллюзия, что она не обладает подлинной ценностью, и, по сути, приносит ему только вред. Но, строго говоря, будем ли мы увере­ны в том, что в результате такого переубеждения наступит кризис веры и отказ, освобождение от нее, а не кризис личности, утеря ею всяких ориенти­ров, сколько-нибудь здорового стиля жизни? Не принесет ли внутренняя транс­формация беды? Даже сомнение для одних – это способ обретения свободы, динамизма, новых возможностей, открытости, истины и ши­роты взгляда на мир, для других – «червь», подтачивающий душу и самые глубокие основы жизни.

Формально говоря, буквально никто, ни уче­ный, ни проповедник, ни политический деятель, ни поэт, ни шоумен не имеют никакого «морального мандата», морального права проникать в мировоззрение личности, уже потому, что не могут гарантировать ненанесе­ние ей этим ущерба.
Кто и как может поручиться за то, что любой, даже самый критичный, осмотрительный, рациональный и общеморальный разговор или просто сообщение не за­ключают в себе некоторой доли внушения?

Внушение – антиценность, одно из проявлений античе­ловечности, поскольку имеет цель изменить взгляды человека заведомо без его согласия, то есть в известном смысле насильственно. Оно морально оправданно лишь как средство коррекции криминального пове­дения или лечения душевнобольных, но не в отношении здоровых и правомочных людей, ибо вызывает в человеке состояния, чувства, симпатии или антипатии помимо и вопреки его свободе (воли) и сознанию. Результатом внушения может быть поступок, непосредственно не следующий или противоречащий собственным принципам и ценностям человека.

Даже если мы уверены в том, что верующий – это не свободо­мыслящий, а в лучшем случае свободоверующий[1], то и это не дает нам основания полагать, что рациональ­ность, критичность, объективность, здравый смысл и другие общечело­веческие и гуманистические ценности позволяют вмешиваться в его внутренний мир, как и во внутренний мир всякой другой личности.
Неотъемлемым правом личности является не только наличие или ревизия своих убеждений, но и их неприкосновен­ность. Это право проистекает отнюдь не из одних логических, моральных или психологических соображений. Это право экзистенциально, поскольку связано со способом выживания я, с формами его жизнепроявления и самого существования.

Если религиоз­ный человек может сказать, что смерть – это момент «абсолютной богооставленности» (Н. Бердяев), то как мы можем характеризовать мо­мент, когда нас оставляют наше мировоззрение или убеждения, образующие, так сказать, кожу или плоть, панцирь или дом нашего дорогого, глубинного, потаенного я? Ведь утрата даже одного кирпичика из этой крепости причиняет особый дискомфорт душе, которая обыкновенно не выносит сквозняков и незащищенности.

Суждения эти могут показаться далекими от повседневной дей­ствительности, какими-то преувеличениями хоть и реальных, но не имеющих существенного значения моментов бытия человека. Особенно в условиях, когда российские средства мас­совой информации предпринимают невообразимые усилия для того, чтобы превратить внутренний мир человека в настоящую помойку. Но именно поэтому, ввиду всех трудностей социальных и мировоззренческих измене­ний в России, и нужно говорить о гуманистических нормах общения.

Если, как мы сегодня наблюдаем, процессы ломки в политическом или моральном сознании могут быть столь болезненными и драматич­ными, то они приобретают тем более острый характер, когда захватывают область глубинных жизненных смыслов, область религиозного сознания. Не каждый готов или желает выдер­жать момент «верооставленности», момент «великого сиротства», так гениально описанный Ф. Достоевским в «Сне смешного человека».

Но что же делать в этой ситуации? Как гарантировать, чтобы светская скептическая гуманистическая оценка религии и религиоз­ного сознания не заключала в себе даже элементов преднамеренного внушения и тем бо­лее не содержала бы в себе ничего, оскорбляющего чувства и сознание верующего?

Вопрос этот исключительно сложный, не имеющий простого и однозначного ответа. Имеются только некоторые косвенные или вероятностные гарантии, точнее указания на то, что гуманистическое обсуждение проблем, связанных с религией, позволяет участникам этого обсуждения избежать взаимной неприязни. Среди этих указаний следует выделить следующие.
Во-первых, стоит обратить внимание на свободу, паритет и открытость человеческих существ, вступающих в общение. Кроме того, общение – это всегда известная доля риска, начало с редко известным концом. Здесь просвечивает принципиальная негарантированность существования как неверующего, так и верующего, поскольку сама по себе вера – это такая же неабсолютная гарантия, как и все остальное; она предполагает риск, надежду и ожидание, а не решение или достижение всего и вся здесь и теперь, в земной жизни верующего. Эта относительная негарантированность (т.е. неабсолютная гарантированность) бытия человека (достаточно указать на его смертность) включает в себя чувства опасности или даже угрозы, которые только на мгновение могут покидать нас, точнее исчезать в глубинах нашего под­сознания или инстинктов. И это неизбежно и оправдано, потому что и опасности, и их угрозы нашему существованию реальны всегда и везде.

Уже само их осознание защищает нас, и мы можем, в частности, устраивать между собой рыцарские турниры, схватки ума, убеждений и мировоззрений. Ведь мы здесь заведомо равны и равнодостойны и каждый из нас по-своему закован в латы своего мировоззрения. И мы готовы или должны быть готовы не только праздновать победу, но и с мужеством переносить поражение, которое обязаны мудро допускать вместе с верой в победу «нашего и потому подлинного» мировоззрения.
Во-вторых, – реальный опыт нашей жизни, который и в большом, и в малом редко состоит из чистых побед или поражений, а разворачивается как череда того и другого. Это дает нам возможность и мужество не только переносить ошибки, неудачи, поражения, в том числе и в области наших мыслей и убеждений, но и вырабатывать опыт их признания и учета.

В-третьих, – это «декларация о намерениях», правилах «общения», соприкосновения и вхождения гуманистического мировоззрения в мировоз­зренческие поля других людей. Смысл этих деклараций и правил – в честном и открытом «предупреждении» о возможном различии в позициях, как и в предоставлении оппоненту гарантии того, что гуманистическое мировоззрение не имеет в виду не внушения, ни «вербовки», ни «вовлечения», ни мобилизации, ни господства над сознанием и совестью тех, к кому оно обращается.

Но эта своего рода морально-юридическая процедура, а попросту элементарная тактичность и предупредительность, предполагает также напоминание и предупреждение о том, что в самом гуманистическом мировоззрении нет абсолютных гарантий против его перверсии (извращения) и использования в противоположных, по сути, в любых, чуждых ему целях. Это указание типа «Минздрав предупреждает...» не должно казаться ни смешным, ни пустым. Это обращение к разуму и свободе человека, к его ответственности за самого себя, к его решимости вступать в мировоззренческие коммуникации на свой страх и риск, по­нимая, что и он, и противоположная сторона – как бы каждая из них ни старалась – не могут дать абсолютных гарантий ненанесения ущерба мировоззрениям вступающих в общение сторон.

В-четвертых, это форма, способ, каким предлагается или осу­ществляется коммуникация. Наряду с простыми процедурами взвешивания ситуации или даже просьбы о разрешении вступить в разговор с верующим, эта форма предполагает свободу то­го, к кому она обращается. Этим как бы снимается часть ответственности за возможные последствия и перекладывается на того, кто свободно решает вступить в эту мировоззренческую ком­муникацию.

Речь идет в принципе о простых вещах. Каждый из нас ре­шает за себя, читать эту книгу или нет, идти в церковь или нет, всту­пать в секту или нет, обращаться к колдуну или нет, подвергать себя воздействию «заговора», внушения или чего-то еще со стороны оккультиста, мага, и т.п. или нет, вступать в ту или иную партию или нет...

Все эти решения, так или иначе, связаны с большим или меньшим риском, с реальной возможностью нанести ущерб своему сознанию, а может быть и телу.

В-пятых, наличие чего-то не только противоречащего, но прямо исключающего другие, в данном случае наши соб­ственные родные и близкие нам убеждения только с одной стороны яв­ляется чем-то таким, чего надо избегать и чего лучше не знать, чтобы не подвергать себя опасности духовного насилия. Ведь, с другой стороны, практически все мы нуж­даемся в оппонентах. Даже бог не может существовать без своего мощно­го внутреннего супостата – дьявола, ввергающего «рабов божьих» в бесконечные соблазны и причиняющего им столько зла.

Современные биология, психология, социология, а также ситуации, описываемые в литературе, исторических и теологиче­ских трактатах свидетельствуют о внутренней потребности человека в оппоненте, который мог бы проверить на прочность наши убеждения и даже ответить на наши тайные сомнения и колебания. Нам нужен оппонент и для того, чтобы победить его, а то и сделать своим единомышленником.

Существуют, видимо, и другие обстоятельства и соображения, которые снимают или в состоянии снять драматизм ситуации идейного или словесного «вмешательства во внутренние дела друг друга». Нельзя забывать и о тех возможных приобретениях и выгодах, которые обе стороны в споре могут извлечь из «борьбы идей».

Гума­низм не желает ничего проповедовать. Как рациональное, научно-скептическое, свободное и открытое мировоззрение он предлагает программу столь же свободного, добровольного и демократического просвещения. Тем самым он заключает в себе минимум угрожающего для человека и является, возможно, самым уважи­тельным и трезвым, серьезным мировоззрением по сравнению с другими, особенно теистическими, паранормальными и, конечно догматическими, фанати­ческими и тоталитарными идеями.

Как некие объективные реальности, предстоящие каждому из нас в сфере духовной культуры, эти мировоззрения заведомо стесняют свободу и разум. Все они навязывают человеку некоторый набор не подлежащих об­суждению догм, все они обесценивают человека, объявляя личность порожденной, исходно зависимой и второсортной по отношению к чему-то или кому-то ее породившему, высшему и сверхчеловеческому (неважно, объявляется ли этим высшим Бог, астральные сферы, марксистско-ленинская идеология или что-то иное). Все мировоззрения этого типа охотно прибегают к различным методам внушения и пропаганды, отработанным технологиям «ловли душ» и вербовки, все они стремятся к мобилизации, психологи­ческому, институциональному и идеологическому господству над людьми, так или иначе тяготея к превращению их из свободных субъектов, хозяев самих себя, в манипулируемые объекты.

Одного этого может быть достаточно, чтобы попытаться отвергнуть такого типа мировоззре­ние, отдавая при этом себе отчет в том, что и лишиться можешь многого: психологической, социальной или политической защиты, надежды на спасение и вечную жизнь, определенной экзистенциальной комфортности. Каждый из нас, желающий жить осмысленной жизнью, должен отдавать себе возможно более полный отчет о последствиях любого мировоззренче­ского выбора.

Гуманистический выбор предполагает приоритет реального, посюстороннего бытия человека, его свободы, разума, достоинства, уважения и любви к нему, его ответственности, мужества и жизнестой­кости. Или еще проще.

Гуманизм – это убеждение в том, что человек по отношению к самому себе является абсолютной, субстанциальной и приоритетной реальностью и ценностью, что позволяет ему уви­деть вокруг себя столь же достойные реальности и ценности.

Из сказанного вытекает, что религия – это ценность, которая недооценивает ряд человеческих ценностей, прежде всего свободу и ответственность человека как человека, а не как божьего творения. Религия не является ни цен­ностью, ни антиценностью, она одновременно ценность и антицен­ность, поскольку в ней воплощены такие черты и качества человека, которые составляют не только его силу, но и слабость, не только его достоинство, но и уничижение.

Жажда и стремление человека поддерживать и длить свою жизнь, в том числе и в перспективе вечного блаженства, естественны (хотя в высшей степени нескромны и, выражаясь уличным языком, халявны). Ценность религиозной веры существенным образом снижается обязательным в ней отказом человека от своей самородности, свободы, суверенности, субстанциальности и аб­солютного достоинства. Все эти ценности должны быть в вере либо вовсе отбро­шены, либо стать «второсортными» по отношению к сверхчелове­ческому, «первосортному» существу. Этот отказ, этот обман, это само­умаление и самоуничижение перед трансцендентным, заведомо высшим и приоритетным – опасные проявления негуманного, иночеловеческого в человеке, потому что ценностным центром человека становится уже не сам человек.

При этом он лишается главного: своего царственного человеческого, своего собственного отношения к самому себе. По сути, он прекращает су­ществовать как человек, теперь он «есть вместе и божество, и ничтоже­ство» (Вл. Соловьев).

В некоторых религиозных сознаниях гуманность, человечные на­чала сохранены в большей степени, и с тем большим основанием мы можем считать их ценностными, позитивными. Но там, где чисто человеческих ценностей практически не остается, неизбежны фанатизм, самоистязания, тотали­тарные секты и другие очевидные проявления античе­ловеческого, самоуничижительного и самоубийственного в человеке.

Но есть феномены, в которых антиценности являют себя в своем явном или практически незамутненном виде. К анализу их мы теперь и переходим.

Вопросы к лекции

1. Каковы юридические и моральные аспекты свободы совести?
2. Почему мировоззренческий диалог требует особой толерантности и безусловного уважения чувств верующих и неверующих?
3. Какие функции выполняет религия?
Вопросы для размышления
Каковы основные принципы общения людей в области мировоззрения, морали и межрелигиозных коммуникациях?
Почему верующие и неверующие имеют право ни диалог и почему он так жизненно необходим в наше время?
Что предлагает гуманизм для поддержания высокого морального и правового уровня общения людей?

Примечания

[1] В лучшем случае потому, что всякая вера предполагает хотя бы минимальную сво­боду выбора, желания или волю к вере. Другое дело, что само это желание и воля могут вырастать из инстинкта, страха (в том числе и перед свободой), слабости, неуверенности и незащищенности личности, из неразвитости ее ин­теллекта или простого невежества, из не проснувшегося и никем не разбуженно­го чувства свободы, достоинства и самоуважения.