Российское гуманистическое общество

С философской точки зрения, ошибка связана с самой природой мира, в котором мы живем, точнее с тем, что в мире есть не только бытие, т.е. то, что есть, но и небытие, т.е. то, чего нет. В мире (как и в человеке) всегда и везде чего-то не хватает, чего-то нет. Это может быть отсутствие света или какого-то предмета, человека, явления или процесса. Это может быть то, чего уже нет или то, чего еще нет. Причем, строго говоря, нет, т.е. отсутствия, несуществования, лишенности, потерь, утрат, надежд и т.д., в мире много «больше» чем да, т.е. наличия, присутствия, существования здесь и теперь. Скажем, если на дворе лето, то это значит, что нет ни зимы, ни весны, ни осени. Если перед нами дерево, то это значит, что это не камень и не слон, не радуга и не комета… т.е. перед нами дерево, как бы незримо и неслышно окруженное бесконечным многообразием того, что не есть дерево. Дерево – это конкретное бытие, окруженное бесконечным отсутствием, небытием или ничто. Есть дерево, а весь остальной мир есть не-дерево, – так философским образом можно сформулировать связь бытия и небытия.[1] Возможно поэтому, мы и делаем ошибку, когда называем стоящее перед нами дерево кустом или шестом, или шалашом, или домом, если оно стоит вдалеке, а видимость плохая. Вот почему, как правило, только один ответ является истинным, а ложных – сколько угодно. Правда, учитывая то, что третьей действительностью мира является неизвестность, то мы как бы получаем от нее разрешение говорить «не знаю», т.е. «может быть, да, а, может, нет», «возможно, так, а, возможно, иначе» и т.д. Это значит, что мы, люди ввиду трехмерной природы мира (три его «измерения» суть бытие, ничто, неизвестность) имеем права как минимум на три вида ответа: «да», «нет», «не знаю».

Приведу в качестве примера суждения, высказанные одним из моих студентов на семинаре, посвященном анализу неизвестности в русской философии: «Если я скажу, что мы находимся в этой аудитории, то в силу истинности этого суждения, я “попадаю” в бытие, т.е. в то, что есть. Если я скажу, что мы находимся в соседней аудитории, то ошибочность этого суждения является как бы следствием того, что я “попадаю” в небытие, в то, чего нет на самом деле. Если же я скажу, что в соседней аудитории находятся люди, то неопределенность этого суждения – “может быть, да, а, может быть, нет” – свидетельствует, что я “попадаю” в неизвестность, как бы делающую мое суждение не истинным и не ложным».

Действительно, мы имеем три разнокачественных суждения, которые мы можем определить как (1) истинные – «суждения бытия или о бытии»; (2) ложные, ошибочные – «суждения небытия или о небытии» и (3) неопределенные – «суждения неопределенности, неизвестности или о неизвестности». Последняя может быть какой угодно. Это для неизвестности как таковой «не имеет значения» или «безразлично». Но на любой вопрос об абстрактной неизвестности (неизвестности вообще) ответ будет однозначно неопределенным: может быть, т.е. возможно все, что угодно.

Однако в целенаправленном познании, особенно научном, мы чаще всего имеем дело с неизвестностью как неопределенностью, поскольку она «обрамлена» известными условиями, обстоятельствами или фактами. В силу этого число вариантов ответов может быть ограниченным. В случае с соседней комнатой и людьми в ней мы можем дать лишь два варианта ответа: «в комнате кто-то есть» или «в комнате никого нет». Но, повторю, если под неизвестностью понимать неизвестность как суверенную сферу действительности, то она никогда не переходит в известное, будучи самостоятельным фоном или просто одним из измерений мира, в котором мы живем. Неизвестность одна на всех и для всех: и для камня, и для растения, и для мотылька, и для человека…

Поэтому, строго говоря, в приведенном выше конкретном случае мы имеем не подлинную неизвестность, но квазинеизвестность, т.е. не настоящую неизвестность (люди в соседней аудитории), поскольку мы можем превратить эту неопределенность во что-то определенное, известное, которое есть что-то еще неизвестное для нас, но не само по себе. Это и значит, что речь идет не о неизвестности как таковой, а о конкретном «да» (люди там есть) или «нет» (людей там нет), что может быть установлено исчерпывающим образом: ведь мы легко можем проверить это суждение и установить его истинность либо ошибочность, т.е. выйти и посмотреть, есть ли кто-то в соседней аудитории.

Можно представить себе высказывание суждения, претендующего на истину, но на деле, возможно, и ложного, как стрельбу по мишени, в которую мы либо попадаем, либо нет. При этом мишень одна, а «молока» (пространства вокруг мишени) сколько угодно. Иначе говоря, правильный ответ как бы схватывает бытие, мы получаем да. Неправильный – означает попадание в небытие, мы получаем нет, т.е. ошибку.

Было бы неправильно думать, что ошибочный ответ не имеет никакой ценности в познании. В частности, в научном познании (да и в житейском опыте тоже) отрицательный ответ, который можно считать видом ошибки, играет весьма важную роль, поскольку, как правило, резко сужает область поиска и тем самым приближает нас к истине. Ведь ученый обычно заранее ограничивает область исследования, для него область нет сужена до максимально узкой области как его рабочей гипотезой, условиями эксперимента и его лабораторными ресурсами, так и границами той сферы, где вероятнее всего находится истина, интересующее его да. Хорошо известно, что обычный ход научного исследования – это череда проб и ошибок, когда ученый стремится ограничить их число до возможного минимума условиями эксперимента, методом исследования и исходной гипотезой.

Таким образом, ошибка – это естественное явление в жизни человека, и не только человека, но и практически любого представителя животного мира, поскольку и его обитатели живут в мире известном и неизвестном, в мире бытия и ничто, т.е. того, чего нет здесь и теперь. Значительным шагом вперед в понимании этого обстоятельства явилось признания учеными принципа фаллибилизма, т.е. возможной или фактической ошибочности результатов познания. Было признано, что необходимо быть готовым к признанию ошибки в познании в результате, скажем, новых открытий или новых более точных методов познания. Это не значит, что все наше знание ошибочно. Это значит, как говорил Чарльз Пирс, что все наше знание плавает в океане незнания или заблуждений.

Признание возможности того, что в нашем знании есть ошибки и заблуждения, играет положительную роль, поскольку делает границы познанного открытыми пересмотру, динамичными и всегда способными раздвигаться, увеличиваться в ходе прогресса познания. Тем самым мы открыты для очищения нашего знания от ошибок и заблуждений. Это и психологически хорошо, так как избавляет от успокоенности, догматизма и консерватизма, закаляет характер, придает человеку познающему силу, мужество, гибкость и настойчивость в овладении истиной.

Столь же важным для прояснения природы мира и познания стало признание принципа пробабилизма, вероятностного характера знания. Это значит, что знание, касающееся бытия, как правило, если не всегда, то чаще всего так или иначе приблизительно, вероятностно, неточно. Абсолютная точность может быть только в чисто теоретическом знании, описывающем так называемые идеальные или теоретические объекты, не существующие в действительности, т.е. «существующие» в ничто, точнее только в сознании, мысли. Причем сами аксиомы теоретического знания основаны на допущениях, принимаемых без доказательств. Это допускает своего рода произвол, коренящийся в том же небытии, а, возможно, и в неизвестности. Иначе говоря, область допущений, свободное или произвольное полагание условий, аксиом и т.п. – это открытая область пересечения ничто и неизвестности, в которой и в отношении которой возможно предположить все, что угодно.

Между тем, ошибка и заблуждение – это не одно и то же. Ошибка – результат непосредственного познания или действия. Заблуждение – результат определенного неадекватного, ошибочного отношения к ошибке. Это своего рода принятие ошибки как не-ошибки. Заблуждение рождается после ошибки, на ее основе. Ошибка – акт, то, что произошло. Заблуждение – последующая процедура, одно из трех возможных следствий ошибки. Первое: я распознаю ошибку и тем самым избегаю заблуждения; второе: я не распознаю ошибки, принимаю ее за не-ошибку, за истину и тем самым впадаю в заблуждение; третье: я не могу решить, ошибка это или не ошибка и остаюсь в неведении относительно истины или заблуждения, т.е. оказываюсь в состоянии неопределенности. Человек как бы зависает между истиной и заблуждением. Оно может завершаться и тем и другим, а в научном познании еще и повторным экспериментом, более тщательной проверкой результатов опыта и т.д. Да и в житейских ситуациях наилучшим выходом из неопределенности является принятие сомнения как сигнала для проверки и более глубокого размышления.

Заблуждение бывает как минимум двух видов: добросовестное и недобросовестное. Добросовестное заблуждение – это такая ошибка, которая не осознается как ошибка, т.е. человек принимает ошибку за истину. При этом предполагается, что он искренне считает, что он высказывает истинное, а не ложное суждение. Добросовестных заблуждений великое множество. Они собственно и являются следствием фаллибилизма (ошибочности), о которой говорил Ч. Пирс. Далеко не всегда мы можем проверить наше знание на его истинность, особенно если речь идет не о строгих или экспериментальных науках, а, скажем, о гуманитарном знании. Ошибка может сохраняться и в том случае, если она не противоречит установленным истинам в силу отсутствия экспериментальной базы для ее проверки или человеческая практика не включает данное положение в свою сферу. Добросовестные, т.е. не преднамеренные и неосознаваемые заблуждения такого рода можно назвать латентными или скрытыми заблуждениями.

Подвидом добросовестного заблуждения как непреднамеренного и неосознаваемого принятия ошибки за не-ошибку (истину) является самообман. Обычно, если человек убеждается в том, что это была ошибка, она заменяется истиной, по меньшей мере, как истинным ответом на ошибку: «это – ошибка». В этих случаях люди, как правило, отказываются от ошибки, т.е. стараются избегать ее и тем более не признают, не называют ее истиной. Но так происходит не всегда. Иногда, человек так глубоко убежден, что его первоначальное суждение истинно, что настоящая истина представляется ему неприемлемой. Иначе говоря, самообман – это такое заблуждение, которое вызвано субъективным, чаще всего психологическим, неприятием ошибки как ошибки. Это стремление, желание, воля, установка видеть и признавать ошибку как истину, а истину как ошибку.
В этом случае ошибка признается в качестве истины по ряду причин. Человек – весьма сложная и мощная «познавательная машина», но она подвержена разного рода «возмущающим» влияниям: симпатиям и антипатиям, она полна ожиданий и готовности признать желаемое за действительное; в ряде случаев ошибка привлекательнее по каким-то этическим, эстетическим, политическим или иным причинам, она кажется лучше по чисто эмоциональным критериям. Об этом говорят пушкинские строки «я сам обманываться рад». Иногда беспочвенные человеческие фантазии и высокие идеалы, если они воспринимаются как «нас возвышающий обман», оказываются важнее, по выражению А.С. Пушкина, многих тысяч «низких истин». Все эти виды заблуждения могут иметь одно общее свойство. Всем им присуща искренность заблуждения, поэтому оно и называется добросовестным заблуждением. Совесть человека не подает сигналов тревоги и человек может долго, возможно, всю жизнь, пребывать в состоянии блаженного заблуждения.

Но субъективный или психологический самообман как особое состояние человека всегда находится на грани добросовестного и недобросовестного заблуждения. В повседневной жизни удерживаемая человеком ошибка, как правило, так или иначе проявляет себя в качестве таковой, она может напоминать о себе, всякий раз ставя перед человеком альтернативу: либо отказаться от ошибки, либо превратить добросовестное заблуждение в недобросовестное.

Различают различные причины самообмана, главная – это боязнь свободы и истины как частное выражение бегства человека от реальности. Ведь признание истины, полученной благодаря разуму, обычно требует он нас соответствующих действий. Здесь свободный разум, который доставил нам истину, всегда ожидает не только принятия, но и действия по истине. А это может предполагать существенное изменение привычек, правил нашего поведения, образа жизни, наших ценностей или предпочтений, изменение отношений к людям и т.д. Свобода, как и истина – это источник хлопот, действий, активности. Нередко человек предпочитает, как ему кажется, простейший и наиболее легкий способ реагирования на действительность, открывающуюся в свободе и истине: уклониться от той и другой и… ничего не делать в надежде «на авось», что «пронесет» или «и так сойдет».

Особенно часто человек склонен к сокрытию истины о себе. Боязнь заглянуть в свое собственное сознание, посетить свой внутренний мир связана как с невежеством, так и с инстинктивным страхом увидеть там что-то такое, что может нас ужаснуть, открыть нам неприятную правду о самих себе. Современная психология доказала, что все эти страхи совершенно беспочвенны и только мешают человеку быть самим собой, настоящим, истинным. Страх перед своим я, своим внутренним миром, сознанием и самосознанием – это один из самых серьезных недостатков человека, отдающего себя во власть неподлинных способов внутриличностного общения, во власть темных инстинктов самосохранения, не имеющих ничего общего ни со свободой, ни с разумом.

В целом самообман следует считать одним из видов человеческой слабости, интеллектуальной и этической незрелости, хотя в ряде случаев он может поддержать жизненный тонус человека при решении им тех или иных задач. В этом случае самообман можно рассматривать как случай лжи во спасение самого себя.

Обманываться можно относительно чего угодно. Но в любом случае, обманываясь в чем-то, мы обманываемся, делаем ошибку и относительно самих себя, поскольку даем волю тем своим качествам характера, который делают нас хуже, а не лучше, слабее, а не сильнее. Самообман всегда включает в себя элементы самогипноза. Возможно, самым невинным в этом случае является такое нежелание человека признать истину, что он на каком-то первоначальном этапе понимает, что это ошибка, но при этом подсознательно внушает себе, что «этого не может быть» – настолько важнее, привлекательнее, нужнее для него то, что на деле является ошибкой. Человек убеждает себя, что ошибка – это на самом деле истина, а истина – это ошибка. Такого рода самогипноз явление довольно частое. Иногда на бытовом уровне люди прочно держатся вредных привычек (в случаях курения, например), упорно считая их правильными и не желая признаваться самим себе, что это неправильно, что это глупость. Психологической ошибкой является здесь подмена смыслов: ошибка понимается как вина, слабость, недостаток, признание которых, естественно, нежелательно и трудно. В результате на пути человека к истине возникают барьеры. Они могут возникать уже на пустом месте, как боязнь человека признать собственную ошибку, даже если о ее совершении никто не знает и никто кроме собственного разума не просит признаться в этой ошибке.

Догматизм и упрямство – это серьезные отклонения от нормы, а привычка – даже дурная – это вторая натура, как говорит народная пословица. Ввиду относительно небольшого вреда людям от бытовых или обыденных предрассудков совесть человека обычно усыплена обращенными к ней и разуму заверениями, что, мол, это все мелочи жизни и беспокоиться здесь не о чем. Но если эта ошибка связана с серьезными последствиями не только для ошибающегося, но и для других людей или окружающей среды, то тогда упорство в ней не может быть оправдано.

Гораздо более серьезным и социально значимым случаем заблуждения является недобросовестное заблуждение. В общей форме это такое заблуждение, которое осознается и признается человеком перед собой, но не перед другими. То есть человек знает, что это ложь, но утверждает, что это правда. Такое кажется противоестественным. Но это только на первый взгляд.

Прежде чем углубиться в рассмотрение многочисленных видов недобросовестного заблуждения, сделаем одну существенную оговорку. Дело в том, что среди различных видов преднамеренного обмана есть такой, который не является недобросовестным заблуждением. Более того, этот вид заведомого обмана не является предосудительным. Речь идет об искусстве фокусников и иллюзионистов. Всем нам понятно, и мы об этом знаем, что в данном случае нас хотят обмануть. Но это делается так искусно, что это бросает вызов и нашему разуму, познавательным способностям, и нашей естественной тяге к загадочному и непонятному. При этом мы испытываем два противоположных чувства: волшебную иллюзию всегда желаемого и вот теперь свершающегося на наших глазах чуда и понимание того, что это не чудо, а обман. Восторг сочетается здесь с желанием разгадать секрет, «разоблачить» фокусника. Но это редко удается. Возможно, поэтому мы и должны отдавать должное фокусникам и иллюзионистам и даже с пониманием относиться к невозможности для них рассказать нам, скажем, после представления, о том, как они это делают.

Если исключить этот вид обмана, как и то, что называется ложью во спасение,[2] то остальные виды преднамеренного заблуждения следует признать обманом в негативном, предосудительном смысле. Так от понятия ошибки мы дошли до понятия обмана. Подведем промежуточные итоги в виде таких схем:

«Нормальной» или естественной ошибкой здесь является ошибка, которая распознается и рассматривается в качестве таковой в дальнейшем ходе исследования или научного познания. Однако даже в науке не все ошибки сразу распознаются. Поэтому в научное знание включены ошибки в качестве неумышленного или добросовестного заблуждения.

Вполне естественные и постоянно совершаемые людьми (и, скорее всего, животными) ошибки обычно ведут к тому, что признаются как таковые и тем самым как бы исчезают, либо заменяясь истиной, либо уходя в область несуществующего для нас ничто. Если же ошибка сохраняется, поскольку не понимается, не осознается как ошибка, то она получает статус заблуждения различного качества. Во-первых, это латентные (скрытые) заблуждения, составляющие область нашего ошибочного знания, во-вторых, это непреднамеренные заблуждения, т.е. различные случаи самообмана неосознаваемого типа, близкие к типу латентных заблуждений, и непреднамеренные заблуждения субъективного или психологического типа. Особого рода случай составляет непреднамеренное заблуждение, вызванное бескорыстным введением в заблуждение. Скажем, если я сообщил о чем-то другим, не зная, что это ошибка, то я невольный лжец. В этом случае мы имеем не самообман, а непреднамеренный обман. Это значит, что в любом случае все эти виды непреднамеренного заблуждения могут считаться источниками добросовестного обмана.

Но в основе всех этих видов заблуждений лежит самообман – весьма сложное явление. На это обращает внимание Д.И. Дубровский: «Особенность самообмана состоит, очевидно, в том, что тут обманывающий, обманываемый и обманутый совмещаются в одном лице… Это относится и к отдельной личности, и к социальному институту, к группе, народу, человечеству».[3]

В рамках отличия добросовестного заблуждения от добросовестного обмана последний является результатом активного человеческого фактора, т.е. воздействием обманщика на обманываемого. При этом обманываемый должен быть обманут, что совсем не обязательно и происходит. Однако, подчеркнем еще раз, применительно к перечисленным выше случаям заблуждения ошибка как их причина является добросовестной, таковыми – не преднамеренными – являются и сами заблуждения. В случаях добросовестного заблуждения, передачи ошибочной информации от одного человека к другому (другим) мы имеем примеры «добросовестной», точнее бескорыстной лжи, т.е. непреднамеренного и бескорыстного введения в заблуждение.

Но если причиной непреднамеренного обмана является непреднамеренное введение в заблуждение, а результатом – «добросовестная», невольная ложь, то причиной преднамеренного обмана являются осознанное заблуждение (знание ошибки как ошибки) или заведомая ложь. Правда и здесь не всегда все так просто. Дело в том, что в ряде случаев заведомой лжи ее субъекты, т.е. обманщики, могут переходить в состояние убежденности в том, что их заблуждение и не заблуждение вовсе, а что ни на есть настоящая правда. Это – один из случаев самовнушения или самогипноза, который позволяет обманщикам избегать душевного дискомфорта и угрызений совести. Ведь всем хорошо известно, что лгать нехорошо, сообщать заведомую ложь предосудительно, по меньшей мере, с моральной точки зрения, а в определенных случаях – и с юридической. Не случайно большинство шарлатанов настолько сильно убеждают себя в истинности того, что они говорят и делают, что доказать им противоположное бывает невозможно по психологическим, а не фактическим причинам.[4]

И, тем не менее, рассматривая различные виды заблуждения, лжи и обмана, мы пока еще находимся в правовом поле, хотя и выходим за рамки морального принципа «не лги», когда имеем дело с заведомой ложью, не ведущей к уголовным преступлениям.

Причин, которые формируют «сознательное заблуждение», предстающее в итоге как заведомая и корыстная ложь, бывает сколько угодно. В основном это различные виды преследуемой обманщиком выгоды: карьера, деньги, имущественная выгода, влияние, власть и др. Ложь как заведомый обман может порождаться честолюбием, жаждой славы или признания, потребностью наиболее легким путем достичь той или иной цели и т.д. Чаще всего заведомая ложь мотивируется получением какой-то выгоды для лгущего человека. Если заведомая ложь становится не бескорыстным, но предосудительным «хобби», а так сказать «делом» человека, то тогда перед нами мошенник, аферист, вор, т.е. человек криминального сознания, преступник.

Что же такое недобросовестная ложь как заведомый обман? Заведомый обман или недобросовестная ложь – это высказывание или утверждение, претендующее на истину, но известное лжецу как не соответствующее действительности. «…Обман – это ложное, неверное сообщение, способное ввести в заблуждение того, кому оно адресовано… Следует различать обман как действие субъекта, преследующего определенные интересы, и обман как результат, т.е. действие, достигшее своей цели, ибо нередко это действие оказывается неэффективным: обман распознается, разоблачается…»[5]

Обман как ложное сообщение или действие обманщика предстает в трех видах: (1) как самообман; (2) как заведомо неистинное, но бескорыстное суждение и (3) как заведомый обман с корыстной целью ввести в заблуждение.

Заведомый или корыстный обман – это такая ложь, которая предполагает действия, ведущие, с одной стороны, к нанесению ущерба человеку или людям, к которым обращен обман, а с другой – к выгоде обманщика. В последнем случае обман – это намеренное введение другого лица или лиц в заблуждение с целью извлечения материальной или иной выгоды. Это переводит обман на уровень мошенничества.

Но какова природа обмана? Вызван ли он дурным воспитанием или средой, либо заложен в природе человека? Что это – гены? Или обстановка, которая так плохо повлияла на человека? В общей форме ответ достаточно прост: воспитание и влияние среды, безусловно, важные причины обмана, в том числе и такого, который связан с мошенничеством и воровством. Но можно предположить, что и в природе человека есть что-то такое, что делает возможным воровство. Попробуем разобраться с природными корнями воровства, неотделимыми от мошенничества. Они, эти корни, далеко не очевидны.

Как упоминалось ранее, ложь и обман могут быть естественными способами самосохранения человека, его «спасением». Нечто аналогичное мы можем заметить уже в явлениях животного мира. Это, в частности, мимикрия – защитная окраска или форма животных. Это различные типы обманчивого поведения, особенно млекопитающих или высших животных. Обману может содействовать и общая всем живым существам потребность в уединенности, сокрытости, ничем не нарушаемому покою, что является формой реальной самотождественности, как бы желания быть собой, наедине с самим собой, скрыться от всех. Так что ложь и обман так же естественны, как и истина и правда.

Возникает вопрос: является ли и воровство столь же естественным, что и способность ко лжи и обману? К сожалению, ответ будет положительным. Да, вороватость, способность и стремление индивида завладеть тем, что ему не принадлежит, заложено в его природе. Эта черта, способность, качество – вороватость – присуща не только человеку, но в зачаточной форме и животным. Чтобы жить, всем живым существам необходимо обладать, иметь в своем распоряжении пищу, жилище, определенное жизненное пространство, сексуального партнера, потомство и т.д. Однако в животном мире нет понятия собственности и права, нет и никаких норм морали. Борьба за выживание в животном мире существенно отличается от правил поведения в человеческом мире. В нем нет разума и свободы в человеческом понимании, вместо этого там господствуют инстинкты, воля к жизни, сила. Нет также и того, что мы называем воровством, хотя что-то похожее на это есть. Это похожее – захват, отнятие пищи, жилища, территории обитания. Отнятие силой и хитростью, открытое и тайное…

Но что же такое воровство и то человеческое качество, которое делает его возможным? Вороватость – это способность, стремление, потребность человека присваивать себе то, что принадлежит не ему, а другому человеку или обществу. Вороватость – одно из отрицательных, антигуманных проявлений стремления человека расширить свое бытие, свое присутствие, свою собственность, свое влияние и свою силу за счет труда или собственности других. Это дурное, негативное и разрушительное проявление открытости человека миру, желание распространиться на внешнее без каких либо юридических и моральных на то оснований. Экспансия, стремление во вне – естественное свойство человека, но одним из его ложных, аморальных и незаконных проявлений является воровство. Человеку и обществу всегда будет что-то принадлежать. Стремление к обладанию никогда не исчезнет. Едва ли когда-нибудь исчезнет и желание обладать чем-либо самым простым и легким, но не законным способом.

Самым легким и не трудовым, т.е. не заслуженным способом присвоения является воровство. Воровство – это не только незаконное присвоение чужого, но и само это действие по присвоению чужого, т.е. реализация нетрудового, незаконного, но, как считает вор, наиболее эффективного и быстрого способа овладения не принадлежащими ему ценностями.

Воровство – это и социальное явление. Оно бытует в самых различных общественных нишах, как на дне общества, так и в верхах. Особенно опасно организованное воровство и мошенничество. Когда они становятся особенно распространенными, тогда говорят об обществе, пораженном этими социальными болезнями. Обычно широкое распространение воровства сопровождается многими другими социальными болезнями: падением морального уровня общества, алкоголизмом, наркоманией, игроманией, кризисом семьи, падением уровня рождаемости, глубоким социальным и имущественным неравенством, коррупцией, произволом власти, усилением антидемократических тенденций, превращением общества в полицейское государство.

Издревле захват, грабеж, воровство осуждалось как морально, так и юридически. Это стало возможным потому, что на уровне человеческого существа, которое можно рассматривать как животное, обладающее разумом и свободой, обнаружилась способность выбирать между истиной и ложью, добром и злом, справедливостью и несправедливостью, красотой и безобразием. Способность человека к справедливости, потребность в ней привела к признанию того, что вороватость – это отрицательное, разрушительное и асоциальное человеческое качество. Анализ вороватости и воровства позволяет сделать несколько важных выводов.

Во-первых, склонность к воровству естественно присуща человеку. О ее естественности, но разной степени выраженности на уровне индивида говорит сам факт существования патологически, гипертрофированно выраженной вороватости, болезни, получившей название клептомании.
Во-вторых, является иллюзией думать, что когда-нибудь воровство исчезнет из человеческого поведения, из жизни общества, что мы может вырвать с корнем эту человеческую способность – вороватость – из человеческого существа. В этом признании есть не только горький привкус, но и понимание того, что само признание несовершенства человека является актом мужества человека, трезвости его ума. Оно заставляет человека отказаться от беспечности и излишней самоуверенности, быть на страже своей чести и достоинства, быть бдительным по отношению к своим потенциальным слабостям и недостаткам. В конце концов, это открывает пути совершенствования, восхождения человека.

В-третьих, необходимо делать все возможное, чтобы в ходе обучения и воспитания свести эту способность к минимуму, контролировать ее, поддерживать иммунитет к воровству, глубокое осознание личностью того вреда, которое воровство может принести ей и близким для нее людям и обществу.

В-четвертых, на уровне общества необходимо в максимальной мере реализовывать принципы социальной справедливости и укреплять правоохранительные органы, сдерживающие и контролирующие проявление потребности людей присвоить чужое.

Вопросы к теме:

1. Каковы глубинные истоки и основания ошибки?
2. В чем разница между ошибкой и заблуждением?
3. Каковы причины самообмана?
4. Как соотносятся между собой ошибка, заблуждение, ложь и обман?
5. Каковы истоки и природа воровства?
6. Что такое воровство как социальное явление?

Примечания

[1] Можно даже сказать, что есть Я, а все остальное, т.е. мир – это не-Я. Об этом много писал немецкий философ Иоганн Фихте (1762 – 1814). И это не было праздным пустословием, так как он продвинул наше знание о человеке, его познавательных ресурсах, о возможностях нашего воздействия на окружающий мир, а мира – на нас.
[2] Ложь во спасение является особым случаем непредосудительного обмана. Однако в данном случае вопрос стоит не об обмане как таковом, а о более значительных и важных вещах. Человек оказывается не перед выбором истины или лжи, а перед выбором между жизнью и смертью, здоровьем или болезнью, горем или относительным благополучием человека, которому мы сообщаем нечто. Если в обмане как таковом речь идет об истине или лжи, то в ситуации «лжи во спасение» речь идет о выборе между разнокачественными ценностями: истина или здоровье, истина или жизнь, истина или дружба, истина или семья, ее сохранение и т.д.
[3] Дубровский Д.И. Обман, с. 69.
[4] Но чаще источником лжи может быть не ошибка, а заведомо ложная идея, суждение, какая-то выдумка, «красивая» или «сладкая» ложь, одетая как правда. Нередко источником как бескорыстной, так и корыстной лжи является «идея-фикс», «пунктик», который не всегда можно опровергнуть в силу его гипнотизирующего, ненаучного или метафизического характера.
[5] Дубровский Д.И. Обман, с. 3.