Российское гуманистическое общество

ИЗ ИСТОРИИ ГУМАНИЗМА В РОССИИ

В. Л. Каганов

«Залог величья человека –

Самостояние его».

 А. С. Пушкин

 Говоря о гуманистическом движении в России конца ХХ века, необходимо назвать имена двух замечательных философов-марксистов. Это Э. В. Ильенков (1924 – 1979) и Г. С. Батищев (1932 – 1990), чьи работы хорошо известны специалистам. В 60-70 годы прошлого столетия в СССР разгорелись философские споры о марксизме и гуманизме. Они были не случайны. Сама практика построения социализма с её нерешёнными проблемами требовала этого разговора. Инициаторами этой дискуссии выступили молодые марксисты, глубоко изучившие Маркса и Ленина и искавшие новые пути к построению гуманного социализма (задолго до М. С. Горбачёва с его идеями перестройки). Эти «творческие марксисты», как их часто называют, были искренними коммунистами, но они ясно видели, что бюрократическое и догматическое перерождение коммунизма в СССР ушло далеко от первоначального марксизма с его гуманистическими идеалами. И они искренне хотели раскрыть подлинно гуманистическую сущность марксизма, как это пытались сделать на Западе Р. Гароди, А. Грамши, Э. Фромм и другие. Однако, несмотря на всю убедительность их работ, их глубокое знание Маркса, сам творческий подход, яркость и глубина их мысли были абсолютно неприемлемы для догматиков из ЦК КПСС. Их жестоко критиковали, всячески притесняли, их работы годами не издавали.

 Об этом достаточно подробно пишет близкий друг Г. Батищева известный советский философ В. Лекторский. Не буду здесь углубляться в суть философских работ Э. Ильенкова и Г. Батищева. Значительная их часть посвящена исследованию марксистской диалектики, её уточнению и развитию, анализу «Капитала» Маркса и других его трудов. Замечу только, что их мужественная борьба с партийными догматиками закончилась драматически: Э. Ильенков покончил с собой, а Г. Батищев в конце жизни принял православие. Решение Э. Ильенкова уйти из жизни можно отчасти объяснить тяжёлой неизлечимой болезнью, которой он страдал. Но как объяснить неожиданное решение убеждённого марксиста Г. Батищева? Некоторый свет на это проливают воспоминания В. Лекторского. Но он осторожен в своих догадках, и сам говорит о том, что здесь скрыта некоторая тайна. Я не был лично знаком с Г. Батищевым, но хорошо знаю его работы и много думал над ними. Хочу предложить своё объяснение, не претендуя на окончательную истину. Г. Батищев много размышлял над проблемой человека и природой субъект-субъектных отношений в обществе. Как и Маркса, его глубоко волновал вопрос, как преодолеть социальное отчуждение, как сделать отношения людей подлинно человечными. Можно ли изменить человека, изменив обстоятельства его жизни, или начинать нужно с самого человека, с его воспитания и самовоспитания? Какова роль творческой личности в обществе? Будучи марксистом, он пытался понять эти отношения как опосредованные совместным трудом, совместной деятельностью и общением, но, похоже, всё глубже чувствовал неудовлетворительность этого подхода, объективистского по своей сути. Духовная сущность человека при этом подходе терялась и благополучно ускользала, общество подчиняло себе личность, превращало её в свою функцию. Здесь следует особо отметить ту яркую, эмоциональную критику отчуждённых, обезличенных отношений людей в буржуазном обществе, которую Г. Батищев, вслед за Марксом, проводил в своих работах. Но если в буржуазном обществе, основанном на эксплуатации человека человеком и господстве капитала и товарно-денежных отношений, это отчуждение было вполне объяснимо, то в условиях казарменного социализма с его партийно-бюрократической организацией и тотальным государственным контролем это отчуждение воспроизводилось на новом уровне, и оно было слишком очевидно. Человек при социализме оставался отчуждён и от продуктов своего труда, и от государства, а условия его жизни были намного хуже, чем в развитых странах Запада. Как и при капитализме, человек выступал не целью, а лишь средством построения «светлого будущего». Реальная власть принадлежала не трудящимся, а партийно-бюрократической верхушке, живущей своими интересами. И там, и там отношения между людьми в обществе оставались неподлинными, отчуждёнными. В них не было сердечного, братского, душевного начала, того, без которого гуманные отношения невозможны. Формально провозглашённый коммунистами принцип «человек человеку – друг, товарищ и брат» оставался ничем не подкреплён, не имел под собой никакого основания. Скажем иначе: ни при капитализме, ни при социализме для утверждения подлинно гуманных отношений нельзя было обнаружить никакой субстанциальной основы этих отношений. Такой основой может быть культура или религия, но при социализме обе они были вытеснены идеологией. Хотя вся гигантская пропагандистская машина КПСС работала с неослабевающей силой, люди ей уже давно не верили. Идеология не могла сделать людей более человечными, её доктрины слишком расходились с реальной жизнью. Только в частной жизни человек ещё мог оставаться человеком.

 Понимая это всё глубже и глубже, Г. Батищев был близок к отчаянью. Человек, безусловно, искренний, интеллектуально честный, глубокий философ и мыслитель, он видел, как рушится его убеждение в несокрушимой правоте учения Маркса, как в самой сердцевине этого учения обнаружилась ужасная червоточина, пожирающая всё учение. Хочу особо подчеркнуть: дело здесь не только в том, что практика реального социализма оказалась чудовищной, бесчеловечной, что было уже ясно любому честному человеку. Трагизм ситуации заключался в том, что для Г. Батищева, одного из самых глубоких марксистских философов, стало ясно, что сама марксистская философия с её материалистическим подходом к человеку и обществу, бездуховна и бесчеловечна – и никакими диалектическими ухищрениями из неё не выведешь человечность и гуманность. Вот что было ужаснее всего. Только в полной мере осознавая весь трагизм этой душевной драмы Г. Батищева, можно понять причины его религиозного обращения. Этим я вовсе не хочу сказать, что здесь всё так просто и однозначно. Вероятно, у него были и какие-то другие, чисто житейские причины, как, например, у Паскаля. Но, так как речь идёт о философе и мыслителе, его драма мысли, безусловно, имеет отношение к драме мировоззрения. Конечно, требуется более глубокий и обстоятельный анализ этой драмы, связанной с радикальным пересмотром марксистской теории и убеждением в её ограниченности или ошибочности. Это тема отдельного большого исследования. Я лишь попытался дать свою реконструкцию возможных причин отказа Г. Батищева от марксизма и его перехода на позиции религиозного гуманизма. К этому его привела глубокая потребность в осознании подлинно человеческой сущности человека. Марксистское понимание «деятельностной сущности» человека его уже не удовлетворяло. В нем не было прочной духовной основы.

 Адресуя свои размышления нашим гуманистам, я вовсе не хочу сказать, что выбор Г. Батищева – единственно возможный или единственно верный. Это его личный выбор и, как я думаю, он сам по себе интересен и поучителен. Для того времени это был смелый поступок. К сожалению, Г. Батищев не успел написать свою «Исповедь», так что его тайны мы никогда не узнаем. Мы можем лишь догадываться о его духовном пути к религии. Споры о марксизме и гуманизме продолжаются, и каждый имеет здесь право на свою точку зрения, при условии, что он способен понять сам предмет спора. Если мои размышления побудили читателя обратиться к работам Г. Батищева, я буду считать, что мой труд был не напрасен. Хочу в заключение сказать ещё об одной проблеме: можно ли обосновать светский гуманизм на каких-то иных основаниях, отличных от учения Маркса? Разумеется, я имею в виду философское обоснование, а не набор деклараций. Для меня это, пожалуй, наиболее важный вопрос. Достаточны ли наши знания для того, чтобы обосновать построение гуманистического общества – или оно лишь утопия? И если мы не принимаем социальное учение Маркса, то на какую другую социальную теорию мы можем опираться? Есть ли она у современных гуманистов? Все эти вопросы требуют серьёзного обсуждения.

 Хочется верить, что память о двух выдающихся философах-гуманистах, Э. В. Ильенкове и Г. С. Батищеве, об их трудах и драматической судьбе сохранится в сердцах российских гуманистов. При всех ошибках и заблуждениях, они были, по существу, первыми, кто заговорил о судьбе гуманизма в нашей стране. Уже за это они заслужили нашу память.

 25 января 2016 г.