Глава 7.
ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ Л. ШЕСТОВА — ВНУТРЕННИЙ КРИЗИС РЕЛИГИОЗНОЙ ФИЛОСОФИИ В РОССИИ НАЧАЛА XX в.
Завершая рассмотрение взглядов наиболее характерных представителей русского религиозного идеализма XX в., остается выяснить основные аспекты мировоззрения Л. Шестова и его место в этом идейном течении.
Об отношении шестовских идей к идеям Бердяева и Булгакова можно сказать, что замкнутый на индивиде иррационализм и экзистенциализм Шестова ближе к позиции Бердяева. Булгаков, как философ всеединства, и Шестов, как адвокат «подпольного человека» и проповедник отчаяния одинокой личности, находятся на противоположных полюсах русского религиозного сознания первой половины XX в. Их удаленные друг от друга позиции — это крайности, показывающие диапазон русского фидеизма. Выросшие из одного корня, они явили собой максимально возможную степень различия внутри единого религиозно-философского сознания закатывающейся самодержавно-империалистической эпохи России. Если системосозидающие усилия Булгакова были направлены на то, чтобы отыскать всеобъемлющее и спасающее начало, которое он, усмотрев его в соловьевской версии Софии, стал защищать теоретически как теолог, практически как священник — и это было одним из способов ухода от объективной реальности истории, — то Шестов пошел еще дальше в отказе от истин и ценностей действительной жизни. Ни сферы трансцендентного или «софийного», ни тем более земная действительность уже не могли служить ему опорой в повседневной и посюсторонней жизни — остались только одиночество перед богом и ничем не подкрепляемая вера в спасительную силу абсурда, — и это был другой вариант бегства от мира. Нигилизм и отказ от исторической почвы человеческого существования были у Шестова столь откровенными, что заставили его балансировать на острие философского цинизма и скептицизма.
Л. Шестов — фигура, менее всего поддающаяся однозначной оценке. Трудность такой оценки коренится по крайней мере в двух обстоятельствах. Первое — преобладание скептико-иронической манеры изложения, как бы всегда дающей Шестову право отмежеваться от приписываемых ему тех или иных «общих идей», и второе — весьма ограниченный объем достоверных сведений о начальном периоде его творчества.