Российское гуманистическое общество

www.humanism.ru

Александр Круглов - Что такое гуманизм?

1. Является ли гуманизм идеологией? Нет, – и в этом все дело. Только условимся, что понимать под идеологией. Непротиворечивую систему взглядов следует называть философским учением, или системой, или мировоззрением. Идеология – и то, да не то. Идеологией систему взглядов делает лишь ее социально-нормативный характер; идеология – картина мира как образ жизни и способ сохранения социума, то есть предлагаемая социумом индивиду как моральная, или, еще точнее, священная (сакральная). Поставленная над индивидом, идеология есть кодекс власти1. Так, марксизм был бы только мировоззрением некоего Маркса, но лукавая претензия на научность (что на практике означает лишь нормативность, принудительность, ибо философские идеи не верифицируемы) превращает его в обязательное руководство к действию, то есть именно в догму, – в идеологию, вербующую души избранных и жаждущую власти, чтобы подчинить всех; советская идеология есть советская власть над людьми, долг которых быть советскими. Идеология в ее первозданном виде – религия: заповеди (долг) определяет главный персонаж картины мира, Бог (власть). Но и атеизм, ставший идеологией – социальной догмой – без Бога религиозен, идеология – вероучение, вероисповедание. Итак. Гуманизм есть по-русски человечность, то есть, между прочим, готовность строить совместную жизнь на минимуме самых простых, непосредственно ощущаемых каждым, универсальных ценностей (очевидном взаимном праве каждого на жизнь, достоинство, собственность) – предоставив взгляды на все иное свободе совести. А значит, гуманизм – не еще одна идеология, а почва, на которую мы становимся, когда хотим навсегда забыть о священной тирании любых идеологий. Гуманизм – вольнодумие, альтернатива идеологии.

2. Является ли гуманизм философской системой? Является, но в весьма специфическом, так сказать, минимальном смысле: определенной системой взглядов – да, определенной метафизикой – нет. Между прочим, как и система Канта. Однако гуманизм не отрицает возможность различных метафизик, а, напротив, обосновывает такую возможность. Принципиально отрекаясь от всяких претензий на нормативность, идеологичность, гуманизм признает, соответственно, лишь – а) то, что само себя вынуждает признавать, неподатливое в мире, то есть факты и логику, и – б) свободу во всем остальном. Таким образом, (а) составляет его систему взглядов, которую можно назвать неидеологическим рационализмом и эмпиризмом, а еще проще – если это проще – здравым смыслом, – тогда как (б) есть тщательно отграниченная и оберегаемая здравым смыслом сфера личной метафизики каждого, коль скоро, как говорят, человек должен во что-то верить. Эта сфера – исключительно сфера недоказуемого и неопровергаемого, то есть того, на что факты и логика не заявляют никаких прав. Точки зрения – наши исходные постулаты или конечные осмысления – дело частное и уже потому, для гуманиста, святое. Рационализм и отрицание идеологии значат тут метафизический плюрализм. 3. Предлагает ли гуманизм свою этику? Так же, как и свою философию: гуманизм есть система взглядов, обосновывающих и сферу свободы этих взглядов; это рационализм как метафизический плюрализм. В этом и вся этика гуманизма. Каждый хочет жить так же, как и ты сам – это очевидный факт, а вытекающие из этого взаимные права и обязанности – простая логика, умещающаяся в шедевр этического рационализма – золотое правило: поступай с другими так, как хочешь, чтобы и с тобой поступали.

3. Чем оправдана сама жизнь, как и то, в чем мог бы состоять моральный максимум – это уже вопросы личной метафизики. У Христа эта метафизика включала Бога, у нас с вами, может, и нет... Тут бесконечно важно понять, что золотое правило не может быть до конца формализовано, разложено на сумму каких-то правил, ибо самые правильные добрые заповеди не смогут до конца исчерпать ни одной сколько-нибудь сложной живой ситуации, и что потому оно прямо предписывает этике быть ситуативной – опираться в конечном счете не на правила, а на сам разум. “Не нарушить, но исполнить”: выводить формулу доброго для каждого конкретного случая4. Кстати, вот снова пункт, где гуманизм поневоле противостоит послушанию, вере, – идеологии. И еще одно замечание. Этическая система в обычном смысле – метафизика, диктующая мораль. Идеология – скорее мораль, диктующая метафизику. Гуманизм – мораль, освободившая метафизику, – освободившая, а не закабалившая наши души.

4. Как соотносятся гуманизм и право? Право, вообще говоря – этический минимум, на котором стоит общество; но идея безусловного и разумного морального минимума, освобождающего души для всего прочего – и есть, как мы видели, гуманизм. Право, закон, в идеале лишь насколько можно формализует – минимизирует и кодифицирует – до конца не формализуемое гуманное. Подлинное право, можно сказать – не иное что, как формализованный гуманизм. Конечно, законом можно пытаться закрепить и какую-то идеологию, например коммунистическую или религиозную, – это будет так называемое право законодательное, то есть кодифицированное бесправие. Тоталитаризм пишет законы и вполне вправе перешагивать их, ибо снабжает общество максимумом самой морали – идеологией. Так что не помешает лишний раз подчеркнуть, что гуманизм есть осознание права безусловного и элементарного, – так называемого естественного (естественно вытекающего и рационально исчисленного из признания свободы каждого в условиях совместной жизни). Лишь тот закон с этой точки зрения законен, незнание которого действительно – ни для тебя, ни для меня, и во что бы мы ни верили – не является оправданием... Идея права как морального минимума означает, в числе прочего, невозможность для взглядов одних людей становиться обязательными для других; моральный максимум – дело личное. Право и есть свобода совести, терпимость, практически и теоретически обосновываемая гуманизмом; гуманное правовое общество – то же, что общество неидеологическое.

5. Как соотносятся секулярный (светский) гуманизм и гуманизм вообще? Секулярный гуманизм, я полагаю, – это и есть гуманизм вообще. Ибо секулярный тут значит не анти-, а не-религиозный, то есть, по сути, неидеологический. Принцип метафизического плюрализма допускает как неверие, так, конечно, и веру – коль скоро она не принимает социально-нормативного, идеологического характера и ничего не утверждает и не отрицает там, где уже что-то отрицают или утверждают опыт с логикой. Что Бог не председательствует исключительно в избранном народе, церкви или синагоге, не предпочитает послушание разумению, не требует никакого крещения и т.п. (идеологический момент) или не является человекоподобной личностью с человекоподобными страстями и резиденцией на облаках (момент теоретический) – все это, по благополучном окончании начальной школы, доказать себе несложно; но что мир не одушевлен каким-то высшим смыслом или что сознание не первично – ни доказать, ни опровергнуть нельзя: позитивист сказал бы, что все это псевдовопросы, гуманист скажет больше – это дело личной метафизики каждого. Сама религия гуманиста – “секулярна”! Такая религия, правда, имеет довольно мало общего с тем, что принято религией называть, и все же кое-какие мосты с традиционной религией она наводит и основания для терпимости к ней дает. Проявляла бы сама церковь терпимость, а уж гуманисты ее проявят... Полезно помнить и то, что едва ли не все мы “секулярно религиозны”: религиозно в этом плане самое безбожное искусство; “секулярно религиозны” большинство наших важнейших категорий – смысл, судьба, назначение, вечность, призвание, вдохновение, ценность – да что там, без “секуляризованной” категории Бога не обходится на практике ни один атеист; “секулярно религиозными”, каждый по-своему, были Спиноза, Кант, космисты, Эйнштейн... Итак, секулярный гуманизм – это гуманизм вообще, гуманизм неидеологический, вольнодумный, каким он только и может быть; а “атеистическим” он будет или хоть “религиозным” – неважно, лишь был бы он действительно, в первую очередь, гуманизмом.


6. Почему и в каком смысле гуманизм есть рационализм? В самом деле: почему, если кто верит в Бога или НЛО, то уж не может быть гуманистом? На этот вопрос я уже ответил, и все же. – Пусть каждый верит в то, во что ему верится, но, лишая веру – недоказуемое, метафизическое – общеобязательного нормативного характера, мы получаем, в качестве непременного сухого остатка, логику и факты: получаем рационализм. Разуму не противоречит ничто, что само себе не противоречит. Рациональному с иррациональным делить нечего, покуда последнее не становится антирациональным (термин В.А. Кувакина). Так как сами факты даны нам лишь в интерпретациях, которые никогда не могут быть исчерпывающими, а логика не сообщает нам ничего, что бы уже в этих интерпретациях – неких исходных положениях – не содержалось, – рационализм сознает свои границы и не покушается на абсолютную истину, метафизику, тем паче не может быть идеологией; он лишь помогает той или иной частной истине самой за себя постоять, но не рисует законченной картины мира и не приводит умы к послушанию в вере. Не в то верит рационалист, что все в мире нам как раз по уму (такая самонадеянность, как вполне иррациональная, есть уже чистая метафизика), – а в то лишь, что разум есть единственная общая платформа, на которой могут сойтись самые разные проекты метафизик, если только они не хотят быть идеологиями – не воплощают в себе духа исключительности и, значит, вражды. Итак: гуманизм есть рационализм как готовность признавать факты и логику, насколько они нам доступны, и быть терпимым ко всему остальному, что только не противоречит самому себе и потому не насилует наши умы.

7. Почему – и к чему, кому – гуманизм есть терпимость? Гуманизм, как альтернатива идеологической общеобязательности, есть терпимость по определению – и в психологическом, и в юридическом, и в эпистемологическом смысле. В психологическом плане он учит терпеть чужую свободу, будто бы чужие ошибки; в моральном и юридическом – признавать ее, не смея судить за всех, что ошибка и что истина; в эпистемологическом – сознавать обоснованность свободы, того, что из многих разных представлений о мире нельзя выделить одного единственно правильного, квалифицировав остальные как ошибочные. Так что, если производить “терпимость” исключительно от “терпеть”, то гуманизм есть расширение, универсализация идеи терпимости. Может, не стоит и подчеркивать, что человеческое согласие, которое означает гуманизм – это согласие не в идеологии, а помимо идеологий; согласие не в целях, а в свободе преследовать разные; согласие примерно такое – нет, в точности такое! – которое мы демонстрируем в дружной семье, состоящей из членов разных партий. Сам человек всегда остается важнее идей и общностей, которые он представляет; приоритет базовых ценностей – жизни и добрососедства – вытекающий из определения гуманизма как утверждения прав и достоинства человеческого естества, есть другое именование терпимости. Еще можно сказать, что терпимость есть своего рода отрицательное определение того, что в положительной форме звучит как гуманность. Итак, терпимого отношения заслуживает все, что только само не объявляет терпимости боя, – все, кроме насилия в любом его проявлении.

8. Как соотносятся гуманизм и здравый смысл? Здравый смысл – sensus communis, что вполне можно перевести как “общий язык”, – некая основа согласия; гуманизм и в теории и в морали ищет этой основы, то есть ищет здравого смысла, и сам есть здравый смысл. Но не наоборот: не все называющее себя здравым смыслом, даже и способное нести функцию общего языка, есть гуманизм. Существует условный и часто вполне антирациональный здравый смысл общепринятого, предрассудков, традиций; по сути, этот здравый смысл есть именно вера, идеология; и есть во многом противоположный ему безусловный здравый смысл – поверяемого разумом общезначимого. В этом последнем варианте наука тоже – прямое продолжение здравого смысла, сколь бы ее открытия ни противоречили тому, что удовлетворило бы тот, обыденный, здравый смысл. Гуманизм прогрессирует к здравому смыслу, но не деградирует до него...

9. Как соотносятся гуманизм и наука? Техника? Понятно – наука есть и плод и опора рационализма, составляющего гуманистический философский минимум. И все же: разве научные истины имеют вообще моральную окраску, могут быть гуманными или антигуманными? Имеют ли они отношение к ценностям? И нет, конечно, и – да! Истина к нашим ценностям безразлична, но вопрос в том, безразличны ли наши ценности к ней; в том, не есть ли сама истина – ценность? По-разному на этот вопрос отвечают идеологии, какими бы они ни были, и гуманизм. Для идеологий истина сама по себе не ценность; наша идеология тем самым истинная, чужая – тем самым ложная, а ссылки на объективную истину либо глупость, либо, если уж слишком далеко заходят – грех: так называемый грех разума. Ибо идеология требует одной добродетели – послушания, веры себе, а разум-искуситель независим и верит только в истину. И гуманизм как альтернатива идеологии – это сознание объективной истины, все равно открытой или еще не открытой, радостной или горькой, приносящей какую-то пользу или нет – именно как ценности. Ценность – самоценное, бесценное. Вот таким статусом пользуется, для гуманизма, не ведающая идеологий и ищущая лишь истину наука. Другое дело техника. Науке, как ценности, можно только служить, а техника сама стоит на службе. Ей можно и должно указывать. Хорошо, когда ей указывает гуманизм, огорчительно, когда это делает развлекающаяся опустошенность, и ужасно, когда ее седлают идеологии. Счет пока в пользу последних: это отношение военных бюджетов к бюджетам здравоохранения и культуры... Похоже, младенца с дурными задатками – какового напоминает ныне человечество – техника наделяет силой титана...

10. Почему – и в каком смысле – гуманизм опирается на индивидуума? Может ли гуманизм быть “коммюнотарным”? Любое “коммюнотарное” мировоззрение есть, по определению, идеология, данная индивиду в догмах: здесь индивид нравственно обязан мыслить так, как мыслит его идеологизированный социум. Собственно, тут индивид и не мыслит, а в лучшем случае уразумевает, – принимает к сведению и находит применения. Гуманизм же, признавая независимость истины от идеологии, тем самым нравственно освобождает индивида и сам волей-неволей опирается на него, – ведь мыслим мы только индивидуально, только своей головой. Да и сочувствовать ближнему можно лишь индивидуально, а не социально-нормативно... В общем, гуманизм – это персоноцентризм. Очень не хочется повторять очевидное, что персоноцентризм никак не может означать культа одной персоны в ущерб всем прочим, но уважение к каждой, а значит и ко всем; что культ одной персоны в обществе и есть уже примитивная идеология, а положенное в его основание уважение к каждой – право и гуманизм, etc. – да вот уже повторил. Но почему бы не быть самой идеологии – гуманистической? Мы здесь называем гуманизмом альтернативу идеологии, но ведь, в конце концов, каждый волен что угодно называть как угодно. Что ж, представим себе возможность и вспомним имевшиеся образцы таких гуманистических идеологий. Нетрудно видеть (и религиозные критики гуманизма на это вполне справедливо указывают) что всякая идеология человека без Бога, без чего-то высшего над ним – это в разных пропорциях Ницше и Маркс, – то есть это непременно идеология а) сверхчеловека и б) материализма. На практике (а), сверхчеловек – это неразрывная цепь сверхвласть – сверхпослушание – сверхколлективизм (фашизм), или, обратно, сверхколлективизм (коммунизм) – сверхпослушание – сверхвласть (сталинизм). Что касается (б), то материализм как идеология – при том, что всякая идеология как таковая антирациональна и в этом смысле не материалистична – может быть лишь этаким запальчивым редукционизмом, примитивизмом; так, вся сущность человека сводится для материалиста-идеолога к “произошел от обезьяны”, разума – к “условный рефлекс”, жизни – к “форма существования белковых тел”, etc., как вся тонкая наука справедливости к “отнять-поделить”. – Итак, смею утверждать, что теория и практика коммюнотарного гуманизма исчерпывающе представлены Ницше и Гитлером, Марксом и Сталиным, Пол Потом...

11. Почему – и в каком смысле – гуманизм утверждает неизменность человеческой природы? Гуманизм есть утверждение прав и достоинства человеческого естества (природы), и потому, как минимум, ставит это естество перед всем остальным: требованиями к нам религии, общества, прогресса... То есть гуманизм верит не столько в неизменность нашей природы (это вопрос естественнонаучный, биологический или медицинский), сколько – в ее приоритетность: всякие попытки ее изменить, вырастить какого-нибудь “нового человека” в угоду очередной передовой идеологии он рассматривает как античеловеческие. Так, можно согласиться с тезисом, что в природе человека заложено стремление к счастью (ну не к несчастью же!), – но и ради счастья человека немыслимо переделывать самого человека; идеологическое одурманивание людей, всех поголовно заставляющее считать и даже чувствовать себя счастливыми, унизительно, преступно. Презумпция неизменности, а точнее приоритетности природы человека – гуманистическая альтернатива любому идеологическому насилию над ним. И еще одно. Собственно человеческая природа – в отличие от природы биологической – это разум. Во всем прочем человек не столь отличен от других животных, в частности определение “животное общественное” не выделяет его из категории стадных. И, если общество и может быть каким-то образом переустроено, разум неизменно остается при индивиде, а логика всегда остается логикой; к ней индивид может долго идти, он может ее долгое время игнорировать, но сделать какой-нибудь другой – не в силах. Выявление в себе разума, вечного и неизменного – это движение человека к собственной природе, а отнюдь не ее переделка.

12. Верит ли гуманизм в прогресс? И что под ним понимает? И не верит, и очень даже верит. Что понимать под прогрессом! Доктрина о самодовлеющем общественном прогрессе, созидающем на каждом своем новом этапе и новую личность, как “совокупность общественных отношений” – вполне иррациональна; если она составляет только чью-то метафизику – она остается за пределами гуманистического мировоззрения, если же она оправдывает власть идеологии над личностью (имею в виду, ясно, марксизм) – она гуманизму глубоко отвратительна. Однако прогресс можно понимать и совершенно иначе. – Разум, как нечто объективное и от произвола не зависящее, непременно должен когда-нибудь в человеке возобладать (если идеологическая борьба или космические катаклизмы не погубят его раньше), – и вот тот прогресс, в который гуманизм не то что верит – а о котором он знает. Это не метафизика, а логика. Ибо, покуда человек этот прогресс совершает, он только и есть вполне человек, а покуда он разум в себе предает – он предает в себе самого человека.

13. Является ли счастье человека первым приоритетом гуманизма? Есть ли вещи важнее счастья? Нет, – но есть вещи, без которых оно немыслимо. Это чистая совесть, согласие с собой, – наша внутренняя природа. Так что можно сказать, что и есть... Тут важно, кто говорит о таких вещах. Те ли, кто признает нашу свободу следовать собственной совести, как и вообще собственной природе, или же те, кто хочет подменить нашу совесть идеологией, а природу – перекраивать. Верность себе – условие счастья; верность уродующей естество идеологии, даже и дающая иллюзию счастья – вот худшее, что может с душой приключиться. Выше я уже этого касался: первым приоритетом является не счастье, а природа человека, в которой заложено и стремление к счастью. Отсюда, как отрицание нашего права на счастье, так и счастье ценой самой нашей природы – вот то, с чем гуманизм никогда не смирится. “Человек рожден для счастья, как птица для полета”, но в первую очередь должен оставаться человеком. От счастья гуманист не отрекается, но и идеологическая операция, давшая бы человеку чувство полета ценой превращения его мозгов в птичьи, гуманиста никак не устроит. Подчеркну особо следующее. В своем отрицании гуманизма, все человеческое естество идеология наивно или лицемерно приравнивает к “брюху”, и возвещает: счастье в чем-то высшем, чем естество. Не хлебом единым – а высшее счастье должна составить идеология. Еще страшнее, когда и само счастье идеология приравнивает к “брюху”, и намекает: есть, мол, вещи поважнее... Не приведи боже слышать это из уст идеологов у власти. Ведь это значит, что идеология становится агрессивной и готова требовать жертв, – отбирать и “хлеб”, то есть самое жизнь.

14. Как соотносятся гуманизм и гуманность? Напрямую. Гуманность – способность сочувствовать человеку как таковому, независимо от его веры и племенной принадлежности, то есть от того, на чем большинство людей или даже мы сами можем основывать свою нравственность; то самое предпочтение базовых ценностей жизни и добрососедства ценностям идеологическим. Гуманизм, обосновывая сферу общечеловеческих (“каждочеловеческих”) ценностей за пределами наших различных общностей и взглядов, есть философское продолжение и обоснование гуманности. Менее очевиден ответ на наш вопрос, если переформулировать его так: почему бы это непременно гуманен должен быть рационализм? Разве не именно рационализм ассоциируется во многих умах с бесчеловечностью? И разве не может быть гуманным иррационалист? Итак, первое. Что жить и не испытывать боли хочет каждый – вполне очевидный факт, а что человек живет для Бога, или государства, или идеи – вопрос веры, и приносить очевидное в жертву неочевидному – конечно же, чистый антирационализм в худшем его проявлении. Так что гуманность – собственное дело рационализма, способного в каждой ситуации кропотливо вычислять и находить способы дать каждому, по возможности, жить и не страдать. Второе. Рационализм ассоциируется с бесчеловечностью с подачи тех, кто почему-то верит, что рассудок можно употреблять лишь в корысть, а отвлечь людей от своекорыстия может лишь опиум идеологии. На самом деле видеть проблемы ближнего и учитывать их – дело самого трезвого ума и чувства. Кроме того, рациональное считается синонимом целесообразного, а последнее, в применении к общественному целому – будто бы безжалостный к индивиду и его чаяниям приоритет общего над частным... Последнее вполне голословно: если понимать общество не как стадо, оно состоит из индивидуумов и не должно иметь никаких особых – именно иррациональных – интересов, кроме интересов этих самых индивидуумов. Да и само целесообразное – это рациональное лишь в некотором отношении, тогда как ничто в живом человеке одним каким-то отношением не может быть исчерпано. Так, скажут, рационально (с точки зрения экономии) жить в казармах, а люди, видите ли, настолько иррациональны, что хотят почему-то жить в отдельных квартирах и даже домах, и баста, – но просто они рациональнее этой узкой экономической рациональности, потребность в уединении для существ мыслящих вполне рациональна. Или, скажут еще, рациональнее было бы не лечить безнадежных больных, чем лечить. И это ерунда: все мы на этой земле безнадежные, и именно с точки зрения ratio, а перспектива подвергнуться жестокости в будущем отравила бы каждому жизнь уже сейчас... И третье – бывает ли гуманным иррационалист? – Конечно, – ведь не может же он во всем буквально быть иррациональным; тогда бы ему и шагу нельзя было ступить!

15. Почему “гуманизм”? Имеет ли в виду гуманизм только человека, или все живое? Разумеется, все живое; к животным, да и растениям, добрый человек относится гуманно, человечно, и такое словоупотребление совершенно правильно. Ведь дело не в каком-то культе человека – о том мы здесь и толкуем, что гуманизм не религиозен, не идеологичен, – а в том дело, что способный вообразить чужую боль человек тем самым сознает, что все живое на планете живет по праву. Неизбежное в природе насилие – не естество живого, а его драма, в которой оно не виновато, и которую человек, как существо среди живого наиболее разумное, обязан смягчать по мере сил. Право на гуманность имеет все живое, а у человека она составляет еще и обязанность, и потому – “гуманизм”.

16. Может ли гуманизм быть пассионарным? Боюсь, что нет. Но, в самом деле, хочет ли гуманист этого? Пассионарность – культовость, она природы надличностной; зажечь массы – и значит дать им идеологию, объединив в единое целое, тогда как гуманизм есть альтернатива идеологии и силится, напротив, поделить массу на индивидов. Потому-то фашизм, коммунизм и религиозный фундаментализм могут быть пассионарны (больше того, без пассионарности нельзя и говорить о фашизме, коммунизме или фундаментализме, но лишь о диктатуре той или иной окраски), – а гуманизм, ясно, нет. Кто жаждет пассионарности, того понятия гуманизм и правовое общество нисколько не греют; идеалы – ведь это не права, а то, ради чего с ними расстаются; с концом коммунизма наши пассионарии ощущают “духовный вакуум”, и все вопрошают: ладно, мы теперь коммунизма не строим – а что же мы строим? Почему нам не говорят – сами не знают, или, может, скрывают что-то?.. Только вот что надо заметить. Если уж пассионарность в нас благополучно умерла и вступил в свои права разум, то страсть, с которой мы будем от нее в случае нужды защищаться, вполне равна самой пассионарности и даже по сути ее превосходит. Пассионарий, тот, как мы сейчас это видим, при определенных обстоятельствах поменяет одну пассионарность на другую – например коммунистическую на православную или нацистскую; гуманист такого выхода не имеет – достоинство одно, и разум один...

17. Может ли гуманизм стать опасным, привести к чему-то нежелательному для самого человека? Гуманизм как идеология (если согласиться называть такой “гуманизм” гуманизмом) – да, конечно. Больше того, такая идеология не может быть не опасной, ибо логикой вещей представляет собою только “сниженную” – приземленную и открыто тираническую, вождистскую – религию. Многие провидели это теоретически, им можно было не верить, но практика, этот высший критерий истины для самих “гуманистических” идеологов, поставила в спорах точку. А что же сам гуманизм? Не являясь идеологией, он не предлагает человеку никаких целей, которые бы могли войти в противоречие с базовыми ценностями жизни и добрососедства. Он их вообще не предлагает, – только лишь способствует тому, чтобы человек стал человеком. Никуда не “ведет”, соответственно никуда и не “заводит”. И потому можно ответить на наш вопрос вполне определенно: гуманизм – это как раз то в любых наших свершениях, что не представляет опасности. Ошибки возможны – невозможны заблуждения. Так что, если какое-нибудь негодяйство величает себя гуманизмом – а для лицемерия ничего невозможного нет – то гуманизм виноват в этом не больше, чем человек, паспортом которого воспользуется бандит. Или, скажем, чем Христос в еврейских погромах... Впрочем, есть тут еще одна сторона. Неидеологическое общество возможно лишь при определенном критическом минимуме культуры, и пока этот минимум не достигнут, работа гуманизма – сама культура и больше ничего; отняв у масс их идеологию, вполне можно получить не торжество гуманизма, а разбой. Но что-либо силой отнимать – если только это не оружие – и не дело гуманизма. Гуманизм есть терпимость, он не покушается ни на чью веру, но стремится лишь не давать ни одной из них его пожрать. Так что и тут – последовательный гуманизм не разрешит себе стать опасным.

18. Лишая человека опоры на идеологию, что дает гуманизм взамен? Иначе: в чем гуманизм полагает смысл жизни? Но, если на то пошло, разве идеология разрешает этот вопрос – о смысле жизни? Скорее, она его снимает. “Для чего существую я?” – “Твое я не имеет значения; значение имеет мы, которому ты не судья, и это мы само знает цель; воистину, смысл твоей жизни – не твоего ума дело”. Глубоко личный вопрос “в чем смысл” идеология подменяет на коллективное “что мы должны делать”: трудиться, молиться, соблюдать заповеди etc. Гуманизм же отнюдь не снимает этот вопрос. Но, если только разрешение этого вопроса вообще возможно, то гуманизм к нему ближе, чем идеология, – как больше шансов уберечься от опасности было бы у того страуса, который при ее виде не прятал бы голову в песок. И все же – хоть что-нибудь готовое гуманизм может нам предложить? Пожалуй. Сознание всякой жизни как ценности, самоценного для нас – дает нам возможность выйти из морального солипсизма, то есть того представления, что единственная ценность в универсуме для меня – это только я сам, – а с этим и учит меня жить для этих ценностей вне меня: для ближнего, планеты, будущего. Смысл моей жизни и в ней самой, и в том, чем я помогу жизни других; в том же, что со мной мир не умрет и я тоже могу тому способствовать, заключено и мое бессмертие. А если личная метафизика что-то нашепчет мне еще о каком-то бессмертии – мое счастье.

© Александр Круглов