Российское гуманистическое общество

Столь же оптимистично и энергично современные гуманисты защищают реализм в отношении к феномену счастья. Известно, что в поисках смысла человеческого существования есть одна, возможно, самая древняя установка – стремление к счастью. Вместе с тем люди, сами не желая того, чаще опасались быть счастливыми из-за боязни вызвать гнев и зависть богов и смертных. Предположений о путях и способах, могущих сделать человека счастливым, рождалось невероятно много. Из всей совокупности человеческого опыта выделяется античная версия о том, что счастье никогда не достаётся даром, но если это и случается, то по прихоти или милости богов, как награда за подвиги и труд души, т.е. за культивирование добродетелей, минимизацию потребностей, аскетизм и даже страдания.[1] В результате, после учения о счастье Аристотеля и философии Эпикура, несмотря на гуманизм Возрождения, утверждавший возможность полноты и радости посюсторонней жизни, когда быть счастливым признавалось не стыдным, не страшным, не опасным и не аморальным, культура счастья как идея и практика не получила заметного развития. Напротив, на Западе взяли верх стоико-кинические традиции, которые не допускали культивирования счастья, теоретического и морального обоснования феноменов радости и удовольствия. Прихотливость, субъективность, эмотивность, нестабильность, релятивность, хрупкость и контекстуальность состояния счастья также не способствовали формированию убеждённости в том, что человека можно, по крайней мере, ввести в культуру счастья, научить распознавать пути к нему, способы его достижения или приближения к нему. Также как и научить ценить и восхищаться счастьем уже на подступах к нему.

Попытаемся сформулировать «правила», позволяющие начать наполнение, по сути, пустой сегодня ниши культуры – культуры счастья. Важно, думается, показать, что исследование идеи счастья как одной из вершин человеческой жизни является имманентной чертой современной гуманистической культуры. Гуманисты, с их почти уже исторической верой в позитивность и универсальность человека, уверены, что жизнь, полная радости и творчества, приводит к обогащению индивидуальности, становлению характера человека в большей степени, нежели культ катастрофического мышления, невротического, зацикленного на реальных или вымышленных несчастьях. О гуманизме как о позитивной и конструктивной философии говорят те, кто не верит в греховность природы человека и полагает, что человеческие возможности достичь блага заслуживают доверия и реализации. Быть личностью означает иметь возможность придавать жизни смысл в опыте, который рассматривается положительно как самой личностью, так и другими людьми.

Как уже было отмечено выше, гуманист принимает тот факт, что жизнь может обладать трагическим характером, «что человеческий род несовершенен и ограничен и что некоторые утраты не могут быть восстановлены, а поступки – исправлены», но он не замыкается на этой мысли, а полагает, что «счастье достигается не пассивностью и уходом из мира, а стремлением к активной жизни, полной увлекательных предприятий и достижений, в которых реализуются наши дарования и способности».[2] Пол Куртц, человек бурлящей жизненной энергии и заслуженного жизненного успеха, заражающий оптимизмом, дружелюбием, гуманностью, верой в прогресс, науку и разум, – яркий представитель защищаемой и утверждаемой им философии счастья. Его кипучая деятельность протекает под знаком альтруизма и горячей любви к человеку, желания сделать жизнь чуть-чуть лучше, а людей, его окружающих, чуть-чуть счастливее и свободнее. Он уверен, что для человека существует много возможностей наслаждаться жизнью и творчеством, что каждый миг бытия можно рассматривать как драгоценный. «…В рамках нашего жизненного мира мы способны испытывать глубокие переживания, наслаждение и интерес к жизни, если мы в состоянии выразить нашу свободу как независимые, автономные и творческие существа… Можно вырыть глубокий колодец там, где не было ни одного, сочинить колыбельную, изобрести искусный инструмент, основать новое общество… Это может быть замечательно, это может вызвать печаль и слезы, но в своей основе это может иметь большой смысл. Пессимистическая дилемма, драматизированная Шопенгауэром, ложна: жизнь может казаться пустой, если мы не способны исполнить наши желания… либо если мы пресытились», – пишет П. Куртц.[3]

В гуманизме по-настоящему ценным является фиксация на положительных, радостных сторонах жизни. Именно в этом смысле говорят о гуманизме как позитивной и конструктивной философии те авторы, которые уверены в несостоятельности утверждений о греховной природе человека, защищают идею человеческого достоинства, верят в человеческие способности достижения блага. Вследствие этого они рассматривают спектр актуальных человеческих проблем, в которые входят такие вопросы современной жизни человека, как брак, преступление и наказание, статус женщины, основы гуманистической этики, любовь и совесть, альтернативы человеческого поведения, смысл жизни.[4] Быть личностью означает иметь возможность придавать жизни смысл на путях позитивного опыта. Высшая цель жизни, по мнению П. Куртца, жить полно и творчески, не теряя ни одного из моментов её красоты и великолепия: «…Смысл жизни может быть обретён только через вкушение сочного плода Древа Жизни, в жизни здесь и теперь – столь же интенсивной и трепетной, сколь и уравновешенной, рациональной и рефлексивной. Драгоценен каждый момент жизни, он благ от природы сам по себе и ради самого себя. Боли и печали, трагедии и несчастья, которые испытывают люди, могут быть преодолены и искуплены её достоинствами и радостями, добродетелями и богатством, самой её красотой, которую можно открыть и которой можно насладиться. О! Жить и жить хорошо, дышать и прославлять жизнь и всё, что делает её стоящей! Жизнь – это награда. И нет радости выше, чем жить и ощущать жизнь!».[5]

Изобилие, избыток, богатство жизни П. Куртц выражает словом «exuberance». Это слово в его этике становится понятием, входящим в перечень этических качеств (совершенств): (1) автономность; (2) образованность; (3) самодисциплина; (4) самоуважение; (5) креативность; (6) высокая мотивированность; (7) утверждающее отношение и (8) вкус к жизни (joiedevivre), (9) хорошее здоровье; (10) полнота жизни.[6] Именно это последнее слово выражает, с его точки зрения, переживание жизни в период её наивысшего расцвета как радостной причастности миру людей. Это, полагает он, и есть настоящая роскошь, выразимая тремя словами: совершенство, эвдемония и изобильность.

Традиционно опасность счастья (и потому несостоятельность эвдемонизма) видится в том, что охваченный чувством счастья человек теряет бдительность и не замечает идущих изнутри и извне сигналов опасности. В результате он делает неверный жизненный выбор, ведущий, в конечном счёте, к страданию, потере благополучия или даже самой жизни. Так, китайский мыслитель III в. до н.э. Хань Фэй писал: «Если человек обладает счастьем, то приходят богатство и знатность. Раз приходит богатство и знатность, то [его] одежда и питание становятся прекрасными. Раз одежда и питание прекрасны, то появляется гордыня. Если появляется гордыня, то его действия порочны, а поступки противоречат ли. Раз действия порочны, то жизни [человека] грозит опасность и смерть. Раз поступки [человека] противоречат ли, то не бывает успешных свершений. Когда дело таит в себе опасность и смерть и человек лишен успехов и славы – это большое несчастье».[7]

Однако такая диалектика жизни не есть свидетельство против счастья. На наш взгляд, здесь выражена мысль не об опасности быть счастливым, а о том, что человек не умеет быть счастливым, т.е. не владеет культурой счастья, в основе которой лежит идея осознанного жизненного выбора. Неслучайно именно этой проблеме в гуманистической культуре уделяется так много внимания. Так, например, Джейн Коретз в статье «Жизненные выборы: жизнь в гуманизме» выступает за предпочтительность осознанного подхода к выбору, что составляет задачу гуманистического воспитания: «Сознательно уделять первостепенное значение индивидуальному опыту как части процесса роста и развития индивида, в конечном счете, наиболее важный вопрос, который не имеет ничего общего с источником персональных черт или способностей, но скорее с ростом наших возможностей как в отношениях с самим собой, так и с другими, т.е. это личностный эквивалент стремления их тела к гомеостазу».[8] В сущности, она проводит идею интеллектуального, морального, психологического и телесного счастья. «Я не верю, что люди могут жить действительно счастливой или лично реализованной жизнью без ясного понимания, что они такое, но такое самопознание предполагает уровень глубоко искренней и ясно осмысленной личной честности, которая ломает перегородки каких-либо удобных для нас извинений и рационализаций, с которыми большинство из нас живут днями, месяцами и годами. Я также не верю, что этот процесс может успешно реализоваться в вакууме, в солипсистском универсуме индивида или в отсутствие одинаково ясного и честного признания значительности других людей в жизни индивида; хорошо развитое и постоянно действующее чувство эмпатии, т.е. отношение к людям не как к объектам также существенно».[9] В культуре счастья рефлексия носит фундаментальный характер, поскольку человек должен знать себя, чтобы быть хозяином себя: тела, эмоций, интеллекта.

Счастье, как представляется, предстает в двух формах: в стихийной (счастье-эмоция: свобода, красота, влюблённость, восторг) и осмысленной (счастье-рефлексия: любовь, счастье материнства, отцовства и т.д.). В результате рефлексии оно может быть оценено и зафиксировано, поднято на уровень осознания (стать «двухэтажным», ведь не случайно Н. Бердяев писал, что человек – это существо многоэтажное). Всё это формирует способность к предчувствию, принятию и оценке высоко позитивных событий внутренней жизни и обстоятельств как «даров судьбы» и заслуженной награды.

Другими «технологическими» принципами культуры счастья могут считаться рациональность, позволяющая синтезировать наилучшие представления о достойной жизни, и активное включение человека в процесс формирования своего личного идеала и представлений о достижимых ступенях совершенства. Здесь гуманизм выступает как образ жизни, основанный на идеале человеческого совершенства, гармонично сочетающий интеллект, волю, чувства, воображение и т.д. Далее, это принцип подлинности человеческого существования, т.е. предпочтение жизненного принципа «быть» (а не принципа «иметь») (Э. Фромм) или «мужества стать» (П. Куртц).[10]

В культуре счастья большую роль играет зрелая эвдемоническая рефлексия, т.е. сознательная фиксация на положительных сторонах жизни, яркая эмоциональная вовлечённость в жизненный процесс. Огромное внимание в современном гуманизме уделяется и вопросу удовлетворения базовых личностных потребностей, который напрямую связан с идеей счастья: потребность в интеллектуальной и эмоциональной безопасности или комфорте, в надёжных этических нормах и, наконец, «в благоговении, восторге перед миром, в котором мы живём».[11] Важнейшим и своего рода результирующим принципом культуры счастья является принцип единства мудрости и практики добра – евпраксофия. Она призывает идти дальше развития навыков критического этического суждения и сконцентрировать усилия на выработке последовательно рефлективной моральной жизненной позиции: «Евпраксофия объединяет в себе общее мировоззрение и философию повседневной жизни… Она влечёт за собой применение мудрости к нашей жизни как череде поступков».[12]

Предложенные выше принципы культуры счастья, на наш взгляд, раскрывают «дальние пределы гуманизма» и содержат в себе огромный ресурс гуманности и, следовательно, способны эффективно гуманизировать обыденный жизненный мир человека. Поэтому, с нашей точки зрения, культура счастья может быть признана одной из вершинных интенций гуманизма как мировоззрения и практики высокой культуры жизни.

Таким образом, гуманизм, рассматриваемый в его реальном единстве, т.е. как образ жизни, стиль мышления, познания и деятельности, как мировоззрение человеколюбия имеет тенденцию обретения статуса относительно самостоятельного, специфического культурного феномена. Гуманизм практически, а не теоретически «представляет собой один из самых сложных и динамичных, многофакторных феноменов цивилизации».[13]

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Неслучайно слово «эвдемония» значит «судьба человека, находящегося под покровительством богов».
[2] Куртц П. Утверждения: Жизнь, полная радости и творчества, с. 43.
[3] Куртц П. Искушение потусторонним, с. 37.
[4] Monet K. What Humanism Is About? – Pemberton Publishing co LTD, 1963, р. 25–27.
[5]КуртцП.Утверждения, с. 63.
[6] Kurtz P. Without Religion // Free Inquiry, winter 2002/03, р. 5.
[7] Онтология мировой философии: Древний Восток. – Минск: «Харвест»; М.: «АСТ», 2001, с. 852.
[8] Koretz J. Life Choices: Living in a Humanistic Framework // Humanism Today. 1996. Vol. 10, р. 31.
[9]Ibid, p. 33.
[10] К этому ряду мыслей примыкает и пифагоровское «Не гоняйся за счастьем, оно всегда в тебе самом».
[11] Morrain L. and M. Humanism as the Next Step, р. 49.
[12] Куртц П. Утверждения: жизнь, полная радости и творчества, с. 40–41.
[13] Хлудова Л.В. Гуманизм как система мировоззрения и поведения человека // Философия и будущее цивилизации. Т. 5, с. 176.